Фацеции

цитатный материал. Но цитаты у него уже не имеют

самодовлеющего характера. Они не самоцель. Они лишь

иллюстрация. Содержание трактатов совсем иное, и – что еще

важнее – иной в них метод рассуждения. Вот, например, «De

nobilitate». Тема, общая всем гуманистам, источник истинного

благородства, не происхождение, а личные достоинства. Едва ли

был гуманист, который бы не затронул в своих сочинениях этой

темы. Для каждого из них это и обязательная декларация, и

апология собственного социального статуса: гуманисты

выходили почти сплошь из городских, чаще низших городских,

кругов. Но несмотря на то, что гуманисты были кровно

заинтересованы в максимальной практической убедительности

своих выводов, они обычно не выходили из круга цитат, именно

практической убедительностью не обладавших. Как поступает

Поджо? Он начинает диалог широкий не лишенной и сейчас

документального исторического интереса картиной положения

дворянства в крупных и мелких государствах Италии, в

важнейших европейских странах, в Византии, в Египте, у турок.

Характеристика сопровождается реальным деловым анализом, и

лишь потом выступают на сцену Цицерон и Сенека, Аристотель

и Платон. То же в диалоге «De varietate fortunae». Начинается он

как будто по вульгарно-гуманистическому шаблону. Поджо и

друг его Лоски глядят с Тарпейской скалы на развалины Рима и

рассуждают об изменчивости судьбы. Развертывается

великолепное описание римских руин – его до сих пор

цитируют все археологи, – и начинается беседа. Но это

вступление не имеет ничего общего с гуманистическими

мотивами. Сквозь лирическую дымку описания мы отчетливо

чувствуем, что говорит археолог, то есть человек, который

смотрит на развалины как на научный материал и если

сокрушается о чем-нибудь, то не о том, что пала Римская

империя, а о том, что от Древнего Рима мало сохранилось

памятников. И этот мотив настолько заслоняет главную тему об

изменчивости судьбы, что когда собеседники вспоминают о ней,

то разговор идет уже не о Риме, а о... Тамерлане. И после этого

14

уже не покидает современной почвы. В гуманистическом

трактате мелькают очень негуманистические имена Жака

Бурбона, Ричарда II английского, Карла VI французского,

Висконти миланских, Скалиджери веронских, Гуиниджи

лукканских, пап – Урбана VI, Иоанна XXIII, Григория XII.

Дальнейшее распадается на две части: первая представляет, в

сущности, кусок мемуаров о бурном и богатом переменами

разных судеб понтификате только что умершего Евгения IV, а

вторая – почти не связанная с основной темой – рассказ о

странствованиях по Востоку кьоджанского купца Пикколо

Конти. О нем еще будет речь. То же и в диалоге «De infelicitate

principum», который представляет собой злободневную защиту

республиканского строя и филиппику против монархии,

построенную на материале из недавней итальянской

действительности. То же во второй части «Historia tripertita», где

под видом рассуждения о сравнительных преимуществах права

и медицины Поджо развертывает вполне современную

политическую доктрину. То же в письмах. То же во всем

вообще, что Поджо писал.

Поджо всегда отправляется от живого, от современного, от

того, чем он сам живет и дышит. По-настоящему только это его

интересует. Древность важна и нужна, потому что древние

раньше нас думали о том же, о чем думаем теперь и мы, и могут

помочь нам найти необходимую формулу. В этом ее великая

ценность. Но и только. Что же представляет собою

мировоззрение Поджо, формирующееся под диктовку жизни?

IV

Поджо меньше, чем других гуманистов, волновали вопросы

моральной философии. Он не любил брать их темой для

трактатов. Но когда друзья или враги вызывали его на

декларацию по той или иной проблеме моральной философии,

он не уклонялся. Из его писем мы можем узнать взгляды его на

цель человеческой жизни, на идеал человека, на сильные и

слабые стороны человеческой природы. Эти взгляды менялись.

Формировались они у него смолоду на патриотической

литературе, которую он изучал в годы английского

отшельничества, и на классиках, но, по мере того как он

созревал, идеи классиков и отцов церкви бледнели больше и

больше. Источником мировоззрения становилась жизнь.

15

Целью культурного человека Поджо неизменно выставлял

спокойную простую жизнь, далекую от сутолоки, от вакханалии

стяжательства, от борьбы страстей. Вдали от жизненного шума,

один с самим собой и с книгами, погруженный в созерцание и в

науку, в постоянном общении с древними, которое делает облик

человека полнее и богаче, пусть живет каждый. Это – идеал