Фатум. Самые темные века

Что это, откуда ему знать про голоса? «Болван! – выбранил себя Квадим. – Это он про дом, про твой проклятый дом». После всего, что случилось за ночь, он позабыл, что скоро окажется на улице.

– Я мог бы помочь, если ты намерен…

– Не намерен, – отрезал Квадим. – У меня ковер династии ас-Саада́т. Ты знаешь, что это значит. Состояние, купец. Целое проклятое состояние. Но у меня его никто не купит.

Толстяк сделал вид, что ему неинтересно.

– Саадат? Пф-ф!

– Есть… приметы, – медленно ответил падальщик. – Золотая краска, там есть золотое шитье. Так умели только в Старом Царстве. Еще плетение, это уже могли повторить, но так цепляли нити при Саадатах. Главное – краска. Даже сейчас не потускнела.

– Осторожно. Ты сам-то – веришь в то, что говоришь?

Вкрадчивый голос звучал из-за спины. Волоски на шее у Квадима встали дыбом. Дыхание демона оказалось влажным и холодным, как зима.

Сортор не изменился в лице, и падальщик тоже не стал оборачиваться. Коли купец ничего не видит, хорош же он будет, если начнет зыркать по углам.

– Есть еще… признаки, – запнувшись, продолжал Квадим. – Подбор цветов, рисунок. Тогда решили, что изображать людей грешно, заместо стали вышивать животных. Все можно повторить. Ну, кроме краски. Но вместе все – это ковер Саадатов. Я точно говорю!

– Где он? – Купец лишь слегка подался вперед.

– Я что, дурак, тащить его сюда? – Квадим ухмыльнулся, и демон обошел стол. – Чтобы ты меня тут и порешил?

– Вот так ты обо мне думаешь? После всех лет? – Сортор покачал головой. Лицо его, впрочем, осталось неподвижным. – Как мне его увидеть? Откуда он взялся?

– Увидишь, если покупать будешь, – отрезал Квадим. – А не захочешь, не купишь, всего-то. Откуда взялся, не твое дело. Вот так.

Голос торговца звучал, как расстроенная лира:

– Сколько?

Одним махом, а? И пусть они все идут в пекло!

– Тысяча, – хрипло выдохнул Квадим.

Купец долго теребил медную булавку на плече. Водил по столу толстым пальцем.

– Согласен. Если это Старое Царство. – Три подбородка смялись в кивке. – Я хочу увидеть его сам. Но если обманешь, ты потеряешь не…

Демон скривился, и Квадим скривился вслед за ним.

– Хромой Трикей не будет угрожать, – слово в слово повторил он за чудищем. – Пожалуй, приоденет да выведет на пару старых семей.

Толстяк будто гниющую сливу надкусил. Когда Квадим оставил его и шел обратно пустым гулким коридором, демон обогнал бедняка.

– Ты же не думаешь продать ковер, мой мальчик?

Свет масляных ламп падал на старое серое лицо. Само время смотрело из черных глаз, и воздух вдруг стал неподвижным. Падальщик едва не задохнулся, когда все вокруг замерло.

«Какой я тебе мальчик?» – хотел он спросить. Демон оскалил бурые зубы – и все сразу пришло в движение. Дрогнули огоньки ламп, шаркнули Квадимовы сандалии. Падальщик глотал воздух и не мог надышаться.

Демон исчез. Он и не ждал ответа.

Запруженный народом Длинный рынок заставил страх немного отступить. Все спешили по своим делам, Квадим жадно впитывал краски и звуки города. Над кутерьмой, поверх склона, царило огромное беломраморное здание. Окруженный колоннами, квадратный храм продувался ветрами, наверняка в нем полно солнца, воздуха, а жрецы день-деньской распевают гимны.

Падальщик не жаловал храмы, никогда еще не заходил внутрь. «Может, хоть в храм он не сунется? Нет. Он явится в дом бога, как в любой другой».

– Пять кувшинов масла по цене трех! В твой рост, горожанин! Слышишь? Пять по цене трех!

Да будь ты проклят, мне и одного не надо! Квадим со всей силы отпихнул зазывалу.

Страх пронзил Квадима насквозь, прямо вдоль хребта – потому что падальщик услышал свой голос:

– Смотри, куда прешь! – а потом вдруг: – Пять? Да у тебя масло, небось, все испортилось!

– Никак нет, горожанин…

А у того уже фляжка, по бронзе бегут чеканные атлеты. Квадим хотел прижать руку ко рту, но пальцы стали непослушными, точно сырое мясо. У него за спиной кто-то тихо и мерно дышал, задняя сторона шеи покрылась мурашками.

– …никак нет, горожанин. Ты сам попробуй! Торговцу нужно сбыть масло, вот и все дела.

Квадим подавился и захрипел, когда фляжка пролила масло в рот. Женщина с черной козлиной головой смотрела ему прямо в глаза, витые рога ее были холодны, и на них поблескивал иней. Иней блестел и на губах ее лона.

– Сколько? – прохрипел падальщик.

– Тридцать ставров, горожанин. Да ты смотри, какие кувшины! – Зазывала указал на пузатые амфоры, они в самом деле были в человеческий рост, а по объему даже превосходили человека.

Квадим вздрогнул, когда онемевшие пальцы вдруг полезли за пазуху.

– Тридцать за пять кувшинов? Обманываешь, малец! Где ты меня обманываешь?

Гнилье!.. Гнилой плотью несло так, что падальщик зажмурился. Когда он открыл глаза, носильщики заносили последний кувшин в его хибару. Толстый бригадир чихнул. За три дома рыбак снова кормил костер навозом, и рабочий не привык к таким запахам.

– Хозяин с вами расплатился, – заявил Квадим. Если ему чего хотелось – так это завалиться на тюфяк и хорошенько выспаться. Раз амфоры так нужны Бледному Типу, пусть сам за ними и смотрит.