Фаворит

– У шофера дяди Джорджа фамилия вовсе не Калбертсон. Его зовут просто Хиггинс или что-то в этом роде. Дядя Джордж прозвал его Калбертсоном по фамилии автора популярного учебника игры в бридж, потому что он играет в бридж, и мы все тоже стали играть в бридж, а Калбертсон теперь совсем оставил это занятие. Поймите дядю Джорджа, – добавила Кэт, смеясь. – Каково это – иметь шофера, играющего в бридж!

– И дядя Джордж тоже играет в бридж?

– Нет, он не любит карты и игры такого рода. Он говорит, что в этих играх слишком много правил. Он говорит, что не хочет изучать эти правила и потом еще стараться их соблюдать. Я думаю, бридж со всеми его условностями свел бы его с ума. Тетя Дэб играет вполне прилично, но нисколько не увлекается игрой.

Я вынул чемодан из машины. Мы повернули обратно.

Кэт спросила:

– Почему вы не сказали тете Дэб, что вы жокей-любитель и что вы богатый человек и все такое?

– А вы почему не сказали? – спросил я.

Она смутилась:

– Потому… потому, что я…

Она не могла назвать истинную причину, поэтому я сказал сам:

– Из-за Дэна?

– Да, из-за Дэна. – Ей явно было неудобно.

– Что ж, вы поступили правильно, – произнес я спокойно. – Вот за это вы мне и нравитесь. – Я поцеловал ее в щеку, она засмеялась и взбежала по лестнице.

После обеда, за которым тетя Дэб произнесла не более трех слов, я получил разрешение в воскресенье повезти Кэт кататься.

Утром тетя Дэб отправилась в церковь, и мы с Кэт ее сопровождали; до церкви была целая миля, и Калбертсон отвез нас туда в хорошо начищенном «даймлере». По требованию тети Дэб я сидел рядом с шофером, а она с Кэт на заднем сиденье.

Пока мы стояли на дорожке, ожидая выхода тети Дэб, Кэт объясняла мне, что дядя Джордж никогда не ходит в церковь.

– Он проводит большую часть времени в своем кабинете. Это маленькая комната рядом с той, где мы завтракаем, – сказала она. – Там он целыми часами разговаривает по телефону со своими друзьями, там он пишет трактат, или монографию, или что-то в этом роде – кажется, о краснокожих индейцах. Он выходит оттуда, только когда его зовут к столу или если что-то случилось.

– Тете Дэб, наверное, скучно, – предположил я, любуясь тем, как мартовское солнце освещает чудесную линию рта и бросает красноватые отблески на ресницы Кэт.

– О, раз в неделю он возит ее в Лондон. Там она делает прическу, листает журналы о Британском музее, потом они обедают у Рица или в каком-нибудь таком же душном месте, затем отправляются на дневной концерт или на выставку. Очень развратная программа, правда? – проговорила Кэт с дразнящей улыбкой.

После обеда дядя Джордж пригласил меня к себе в кабинет, чтобы показать то, что он называл своими трофеями. Это была коллекция предметов, принадлежавших разным варварским племенам. Насколько я мог судить, такая коллекция могла бы стать украшением небольшого музея.

Оружие, драгоценности, глиняная утварь, предметы религиозного ритуала – все это было снабжено ярлычками и расположено на полках в стеклянных ящиках, которыми были уставлены три стены кабинета. Я разглядывал вещи из Центральной Африки, с Полинезийских островов, из Скандинавии, из Новой Зеландии. Интересы дяди Джорджа распространялись на весь земной шар.

– Я изучаю в течение некоторого времени какой-нибудь один народ, – объяснил он. – Это дает гарантию от праздности, с тех пор как я ушел в отставку, и я нахожу это увлекательным. Знаете ли вы, например, что на островах Фиджи мужчины откармливали женщин, а потом съедали их?

Его глаза блестели, и у меня явилось подозрение, что удовольствие, которое он получал от изучения первобытных племен, частично заключалось в любовании их примитивной жестокостью. Может быть, он нуждался в духовном противоядии всем этим обедам у Рица и дневным концертам.

Я спросил:

– Какой народ вы изучаете сейчас? Кэт говорила мне что-то о краснокожих индейцах…

Казалось, ему было приятно, что я проявляю интерес к его хобби.

– Да, я делаю обзор истории древних народов, населявших Америку, и североамериканские индейцы были последним предметом моих занятий. Вот здесь их шкаф.

Он провел меня в дальний угол. Коллекция перьев, бус, ножей и стрел была до смешного похожа на реквизит в вестернах, но я не сомневался, что здесь все было подлинное. А в центре висел клок черных волос с болтающимся под ним лоскутом высохшей кожи. Внизу был наклеен ярлык: «Скальп». Я обернулся и поймал взгляд дяди Джорджа, смотревшего на меня со скрытым удовольствием. Он перевел глаза на полку.

– О да, – сказал он. – Этот скальп настоящий. Ему примерно сто лет.

– Интересно, – сдержанно произнес я.