Фаворит

Я сидел рядом и любовался ею. Прекрасный профиль, голубой шарф, развевающийся по ветру, выбившаяся из-под него прядь волос, вишнево-красные, красиво очерченные губы. Она могла разбить сердце любому.

До Вашингтона было всего десять миль. Мы въехали в деревню и остановились. Я спросил у детей, возвращавшихся из школы, где живет фермер Лоусон.

– Вон там! – показали нам малыши.

Это оказалась зеленая крепкая ферма со старым прочным домом и новеньким амбаром голландского типа, возвышавшимся позади него.

Кэт въехала во двор и остановилась. Мы вылезли из машины и через садовую калитку двинулись к дому. Послеобеденные часы в субботу – это, конечно, не лучшее время для посещения фермера, который наслаждается своим единственным за неделю свободным днем, но делать было нечего.

Мы позвонили. Нам долго не открывали, но наконец дверь отворилась. Моложавый красивый человек с газетой в руках вопросительно смотрел на нас.

– Могу я поговорить с мистером Лоусоном? – спросил я.

– Я Лоусон, – заявил он и зевнул.

– Это ваша ферма?

– Да. А чем я могу быть вам полезен? – Он снова зевнул.

Я сказал, что, насколько мне известно, у него есть лошадиный фургон, который он сдает внаем. Он потер нос большим пальцем, разглядывая нас. Потом сказал:

– Фургон очень старый. И вопрос – когда он вам понадобится.

– Вы разрешите осмотреть его? – спросил я.

– Да, – сказал он. – Подождите минутку.

Он вошел в дом. Мы услышали, как он позвал кого-то и женский голос ему ответил. Потом он вышел уже без газеты.

– Сюда. – Он показал дорогу.

Фургон стоял под открытым небом, прикрытый только сеном. АРХ 708 – мой старый знакомый.

Я сказал Лоусону, что, вообще-то, не собираюсь нанимать его фургон, а только хочу узнать, кто арендовал его восемь дней назад. Увидев, что этот вопрос показался ему чрезвычайно странным и что он собирается выставить нас со двора, я объяснил ему, зачем мне это нужно.

– Не может быть, чтобы это был мой фургон, – возразил он сразу.

– Ваш, – сказал я.

– Я его никому не сдавал восемь дней назад. Он стоял здесь целый день.

– Он был в Мейденхеде, – упрямо повторил я.

Он долго смотрел на меня. Потом сказал:

– Если это правда, значит фургон брали без моего ведома. В конце недели я уезжал со всей семьей. Мы были в Лондоне.

– Сколько человек могло знать, что вы в отъезде? – спросил я.

Он засмеялся:

– Миллионов двенадцать, полагаю. Мы участвовали в телевизионной семейной программе в пятницу вечером. Моя жена, старший сын, дочь и я. Младшего сына не допустили, потому что ему только десять лет. Он был в ярости из-за этого. Моя жена ответила в ходе передачи, что в субботу мы все пойдем в зоопарк, а в воскресенье в Тауэр и что мы вернемся не раньше чем в понедельник.

Я вздохнул:

– А за сколько времени до этой телевизионной программы вы знали о ней?

– За несколько недель. В местной газете печаталось, что мы поедем туда. Меня это, правда, немного раздражало. Нехорошо, когда каждый бродяга в окрестностях знает, что ты уезжаешь. Конечно, у меня оставались мои работники, но, знаете, береженого Бог бережет.

– А вы не могли бы спросить их, не нанимал ли в то время кто-нибудь ваш фургон?

– Почему же, могу. Скоро время дойки, они сейчас все соберутся. Но я все-таки думаю, что вы ошиблись, неправильно запомнили номер.

– Есть у вас скаковой жеребец, – спросил я, – чистокровный, среднего веса, гнедой, белая звезда на лбу, с одним висящим ухом, хвост держит трубой?

Его скептицизм мгновенно исчез.

– Есть, – сказал Лоусон. – Он там, в конюшне.

Мы пошли и взглянули на скакуна. Это была та самая лошадь, которую Берт прогуливал перед фургоном.

– Конечно, ваши люди, когда задавали корм лошадям, должны были заметить, что этого гнедого нет на месте? – сказал я.

– Мой брат – он живет в миле отсюда – берет жеребца, когда ему вздумается. Должно быть, люди подумали, что в этот раз произошло то же самое. Я спрошу работников.

– Спросите их заодно, не находили ли они в фургоне галстук, – попросил я. – Мне он очень нравится, и я уплачу десять шиллингов, если мне его вернут.

– Спрошу, – сказал Лоусон. – Входите в дом и подождите.

Он провел нас через заднюю дверь в выложенную каменными плитками прихожую и дальше, в уютную гостиную с потертой мебелью. Затем он нас покинул. Были слышны голоса его жены и детей и звон чайных чашек. На столе мы увидели наполовину сложенную головоломку, на полу змеились рельсы игрушечной железной дороги.

Наконец Лоусон вернулся.

– Мне очень жаль, – сказал он, – но работники действительно решили, что жеребца взял мой брат, и никто из них не обратил внимания на то, что фургона нет на месте. И вашего галстука они тоже не видели. Когда пропадает что-нибудь не из их собственности, они слепы, как кроты.

Все-таки я поблагодарил его за участие, а он попросил, чтобы я сообщил ему, если узнаю, кто брал фургон.

Мы с Кэт поехали к морю.

Она сказала:

– Не очень обнадеживающее начало, вам не кажется? Взять этот фургон мог кто угодно.