Фаворские. Жизнь семьи университетского профессора. 1890-1953. Воспоминания

Олю очень беспокоили письма, которые она получала из Казани. Ольга Артемьевна жаловалась на то, как трудно там с продуктами, кроме того, ее, видимо, тяготила необходимость заботиться о Михаиле Николаевиче. Мария Маркеловна не побоялась взять на себя заботу об еще одном человеке, и Оля написала Михаилу Николаевичу, чтобы он переезжал в Боровое. В середине лета он приехал. Оля ездила встречать его в Щучинск. Ленинградская зима не прошла для него даром, он похудел, ослабел, но на боровских хлебах он быстро оправился. Он был очень деликатный и воспитанный человек, кормить его было нетрудно, он всегда все хвалил за обедом, ел все, что подавали. Боровская природа представляла большой интерес для энтомолога, Михаил Николаевич принимал участие в работах заповедника, изучал вредителей здешней флоры. Иногда он совершал экскурсии в определенные участки леса, ездил туда в телеге на лошади. Брал с собой всегда большой зонтик, который он подставлял под куст или деревья и стряхивал с него насекомых. Гуляя по Боровому или его окрестностям, он то и дело останавливался, завидев какое-то насекомое или галлы-наросты на листьях деревьев, сделанные какими-нибудь вредителями. У него всегда были с собой маленькие баночки, пробирки, пинцет. Его поместили в Олиной комнате, а Марию Павловну в нашей с Машей на мое место, а мою кровать поставили вдоль заделанной двери на террасу.

Мы решили с Тоней съездить в колхоз за курами, так как яиц мы получали очень мало. Тоня села за кучера, и мы отправились, захватив опять что-то для обмена. Дорога была безлюдна, еле заметные колеи указывали нам, куда надо ехать. В степи пестрели разнообразные цветы, стебли их цеплялись за спицы колес и с трудом распрямлялись, когда мы проезжали. Эта поездка была без всяких приключений. Колхоз имел такой же вид, как и наша резиденция: одни домики, никаких посадок и почти не видно людей. Мы благополучно выменяли четырех кур, погода была дивная, и в половине дня мы были уже дома. Восьмую курицу нам принесла на дом какая-то казачка — курица было большая, очень красивой коричневой расцветки, похожая цветом на глухаря, мы с удовольствием ее выменяли и назвали Глухарем. Все курицы имели свои названия, и каждая была приписана кому-нибудь из членов нашего семейства. Глухарь отличалась тем, что несла всегда двужелточные крупные яйца.

Мы ходили за земляникой так часто, как нам позволяли хозяйственные дела, когда же она начинала отходить, на смену ей появилась малина. Малина росла на «горелых горах» — высоких холмах, почти безлесых, поросших низкорослым иван-чаем. На солнце листья этого растения приобретали красный оттенок, и все холмы казались окрашенными в красноватый цвет. На горелые горы надо было идти той же дорогой, тоже проходить через «красную поляну» и идти все дальше, не сворачивая налево, как мы ходили за земляникой. До «горелых гор» было, наверное, не меньше пятнадцати километров. Последняя часть дороги была очень живописна, она проходила вплотную к обрывистым скалам основного боровского хребта. Скалы эти было довольно высоки, деревья на их вершинах казались совсем маленькими. Суровая красота этих гор, безлюдная дорога, — все это создавало известное настроение. Далее дорога отходила от гор, углублялась в высокий лес, поднималась довольно круто на высокий холм. Лес был пустой, в нем не слышно было пения птичек, раза два только удалось нам послушать, как грустно ворковал в чаще дикий голубь. За холмом лес редел, и скоро начинались «горелые горы». На первый взгляд казалось, что на них, кроме иван-чая, ничего не растет, но, подойдя ближе, мы видели низенькие чахлые кустики горной малины, совсем не похожие на нашу русскую дикую малину, заросли которой иногда бывают выше человеческого роста. Кустики, однако, увешаны круглыми, довольно крупными ягодами, более темного цвета, чем у нашей малины.

Сочные, сладкие ягоды так и таяли во рту. Малина была любимая Тонина ягода, она говорила, что сначала она ела ее, пока не наедалась, а потом собирала ее в свою кастрюлю, у нее были такие проворные руки, что она успевали наполнить свою посуду в одно время с нами. Малина такая нежная ягода, что иногда на дне больших кастрюль она оказывалась помятой и давала сок. Дома лакомились ей с таким же удовольствием, как и земляникой. Выходили мы за малиной так же рано, а возвращались позднее.

Этим летом в Боровое приехал из Казани академик А. Н. Крылов с Е. Н. Моисеенко. Надежда Константиновна верно предчувствовала, что нельзя ей ехать в Боровое, вскоре по приезде в Казань, опухоль в горле у нее прошла, но зато спустя некоторое время обнаружилась в боку. Евгения Николаевна ухаживала за ней, ходили к ней доктора, чтобы облегчить ей страдания. Пришлось похоронить ее в Казани. А. Н. Крылов осунулся, похудел. Они не уезжали из Казани, пока не поставили памятник на могиле Надежды Константиновны. Все это подробно рассказала Евгения Николаевна Марии Маркеловне. Поместили их в корпусе, Мария Маркеловна навещала их там, а А. Н. Крылов приходил к Алексею Евграфовичу.