Фаза мертвого сна

— Извини, — только и смог выговорить я, изнемогая от глупости всей этой ситуации, но Зоя со мной бы не согласилась.

Она схватила меня за руку и потащила в сторону «Мистера Картофеля».

— Пойдем! — Шептала она на ходу. — Макс закрылся пораньше, у меня есть ключи…

Нет. Нет. Нет. Только не это. Пожалуйста, Зоечка, миленькая, отпусти. Я не хочу тебя. Я не хочу твое костлявое тело, я не хочу твое голодное сердце, и душу твою тоскливую я не хочу. Ну отпусти ты меня! Я так устал, я ничего не соображаю. Я так давно не сплю, я постоянно бегу куда-то, я простужен, я болен. Я страшно болен, Зоя! Меня мутит, кошмарит и клонит в сон. У меня вечный жар, я ничего не могу. Я хочу просто уползти домой, прижаться лбом к холодной стене, и позволить сну утащить меня на самое дно. На последний этаж дома, где мертвые сестры-служанки напоят меня вином и смертью. Так я навеки останусь с ними. Чего еще мне желать? Точно не тебя, Зоя, точно не тебя.

Я беззвучно твердил ей это, пока она вела меня к знакомой двери, звенела ключами, щелкала по кнопкам сигнализации, воровато оглядываясь, хихикая и пьянея от запретности, происходящего с ней. Мы зашла внутрь, опустили плотные жалюзи, и растворились во тьме где-то между барной стойкой и дальними столиками. Там по стене тянулся ряд низких диванчиков, скользких и пахнущих застывшим жиром. Зоя опустилась на крайний, колокольчик юбки сбился на талии, голые ноги белели в темноте. Пауза затянулась, еще можно было сбежать, но Зойка призывно протянула руку, ее глаза влажно блестели, пальцы подрагивали. Проклиная себя, я шагнул вперед, и Зоя увлекла меня за собой на диван.

Она тяжело дышала, даже всхлипывала. Когда я опустился на нее, прижав к скользкой обивке своим весом, то все было решено. Путь к отступлению полыхнул и рассыпался прахом. Ночь перевалила за половину, по другую сторону сна над домом поднималось ленивое солнце. Зоя задрала мне футболку, наши впалые животы встретились, стукнулись ребрами. Нервный смешок засвербел в горле, но Зойка изогнулась, прерывисто застонала. Она старалась изо всех сил, но во мне не было желания ей подыгрывать. Даже выскочившая из спортивного лифчика грудь, даже худые ноги, которыми она обхватила меня, даже рука, скользнувшая под ремень, — ничего из этого не могло разбудить меня, встряхнуть, наполнить силой. Но Зоя не собиралась отступать, она елозила ладонью, старательно сопя.

Ничего более унизительного со мной никогда еще не происходило. Даже лицо, опущенное в школьный унитаз, не горело тогда так мучительно, как изнывало от жара сейчас.

— Зой, погоди… Не надо, слышишь? — Силой оторвал ее от себя и скатился на пол.

Она выглядела уставшей, но готовой на подвиги.

— Ничего, давай я по-другому… — Перегнулась через край дивана, чтобы сползти ко мне.

Я вскочил, судорожно застегнул ширинку, запутался в ремне, и все пятился-пятился к двери.

— Не надо, Зой… — Голос дрогнул, я молил о пощаде, даже глухой услышал бы это.

— Да что не так?

В темноте я не видел слез, но сразу понял, насколько все плохо. Зоя начала поправлять сбившуюся юбку, из выреза полосатой кофточки выглядывала грудь — понурая и грустная, как и ее обладательница.

— Все так! Ты замечательная… — Я был у выхода, осталось только нащупать ручку. — Это я… Ну, знаешь, бывает такое, когда перенервничаю.

— Заткнись, а! — Зоя вскочила, лицо исказилось, в гневе оно утратило последние крохи привлекательности. — Сраный педрила, так бы и сказал, что не стоит на меня, я бы не пыжилась!

— Зой, погоди…

— Да пошел ты! — Она подошла ближе и с нескрываемым отвращением отерла ладонь о мою футболку. — Пошел. Ты.

И я пошел. Выскочил на воздух и зашагал куда подальше, лишь бы ни секунды больше не находится рядом с ней, пылающей гневом, обидой и стыдом. Слова извинения застряли в горле, сразу и не поймешь, что сдерживают они — смех или слезы. На самом деле, мне некуда было идти. Сумка с вещами осталась в берлоге Елены Викторовны, но возвращаться туда было страшно до какого-то парализующего ужаса. Вдруг она стоит у двери, ожидает меня, покачивая в пальцах поясок халата? Что не так с этим миром? С городом этим? Откуда на мою голову взялись спятившие, оголодавшие без человеческого тепла женщины, готовые на все, лишь бы согреться?

Их тела — обнаженные, спрятанные обрывками одежды, мертвые, живые и застывшие посередине, смешались в одно, и я уже не мог разобраться, кто бежал за мной по темному коридору, кто поил вином, кто тянул на скользкий диванчик. А главное, зачем они делали это со мной? Со мной! Да я первый раз поцеловался в конце десятого класса! С двоюродной сестрой! У нее с младенчества легкая форма ДЦП и косоглазие!

Ноги дрожали, я присел на край скамейки и только потом понял, что сижу у подъезда теткиного дома. Все решилось само собой. Переждать ночь, пересилить ее, забрать вещи и уехать к маме. В тишину и глушь. Туда, где я никому не нужен.

Мама отозвалась на первой ноте первого гудка.

— Гриша!

— Мам, я возвращаюсь завтра, — сказал, как в омут шагнул, раз и пути обратно не стало.

Тишина. Чуть слышный шум телефонной линии.