Фазиль. Опыт художественной биографии

Е. П.: Ладно, хватит о насущном, лучше о вечном. Фазиль настаивал на традиционных ценностях. Боюсь, ему чужд был дух нового искусства, где уже появился соц-арт и постмодернизм стоял на пороге. Я хорошо запомнил, когда провожали в эмиграцию Юру Кублановского и в нашу со Светланой крохотную квартирку — 28 кв. м, Теплый Стан, — набилось человек сорок. Фазиль, который не признавал никаких фуршетов, все-таки по праву аксакала был удобно устроен в кресле за столом и среди немыслимой этой тесноты подробно, обстоятельно обсуждал с Юрием Карабчиевским нравственный смысл поэзии Серебряного века. Это был 1982 год, уже взошла звезда Дмитрия Александровича Пригова, но мне кажется, что Фазиль воспринимал его творчество, о котором нынче сочиняют диссертации, как затянувшуюся шутку. И особо этого не скрывал. Карабчиевский в этом смысле был его единомышленником. А может, и Кублановский тоже. До смерти Брежнева оставалась пара месяцев, и Кублановский потом страшно сокрушался, что у него не хватило выдержки и хитрости этой смерти дождаться. После которой практически ВСЁ И НАЧАЛОСЬ… Чтобы никогда больше не закончиться. Хотя выбор у Юры был невелик — Восток или Запад, лесоповал или радио «Свобода». Характерно, что Фазиль никогда в такие РЕЗКИЕ ситуации не попадал. Возможно, хранило его и то, что любая эмиграция для него была бы унижением большим, чем жизнь под «фараонами». Или то, что он при всей своей внешней практичности (для тех, кто его нетвердо знал) явно был человеком не от мира сего. Масса, масса примеров его «несеотмирности», мы об этом много здесь в книге говорили.

Вот поразительную историю рассказала мне Ольга Ляуэр, жена писателя Сергея Каледина, которая долгие годы служила редактором в издательстве «Советский писатель» и готовила к печати знаменитое «Избранное» Искандера, вышедшее огромным тиражом в 1988 году. Когда она сказала любимому ею Фазилю, что представленная им рукопись превышает требуемую на два-три авторских листа и она из уважения к нему предпочитает, чтобы он САМ убрал те рассказы о Чике, которые, возможно, «не очень», Искандер безошибочно удалил ЛУЧШИЕ. А когда Сергей Каледин в восторге процитировал ему по телефону какой-то блестящий пассаж из этой книги, Фазиль сказал, что это НЕ ЕГО ТЕКСТ, он этого отродясь не писал, Каледин что-то путает…

Глава тринадцатая Конец восьмидесятых: Фазиль на вершине

Новые/старые книги

Конец восьмидесятых — начало девяностых, пожалуй, пик публичной жизни Фазиля Искандера как писателя и общественного деятеля. Контраст с первой половиной десятилетия колоссальный!

Перемены были неожиданными. Сам Искандер вспоминал об этом в предисловии к книге «Человек и его окрестности» (1993):

«Через несколько дней я вдруг услышал, как дикторша телевидения, передавая прогноз погоды, назвала мое имя и процитировала шутливые строчки моего рассказа („Начало“. — Е. П., М. Г.) о том, как москвичи, затаив дыхание, слушают прогноз погоды, словно они собираются на охоту или полевые работы.

Слышать это было странно и очень приятно. Если я иногда и чувствовал взгляд государства на себе, это всегда был сумрачный или подозрительный взгляд. И вдруг государство устами женщины улыбнулось мне.

Это был знак, хотя я и не сразу поверил в него. Мы всё еще жили в знаковой системе. Вскоре редакции газет и журналов, ворчливо, по-домашнему удивляясь, что я к ним перестал обращаться (я перестал!!!), стали просить у меня дать им что-нибудь. Засим последовали приглашения на разные международные конференции. Скорее всего, такие приглашения бывали и раньше, но до меня они не доходили. Государство поверило: не сбежит, не оклевещет. Я стал ездить».

Уже во второй половине 1985 года начали появляться публикации и старых, иногда написанных еще в семидесятых, и новых вещей Искандера. Апофеозом стал выход трехтомного «Сандро из Чегема» в издательстве «Московский рабочий» в 1989 году. Именно эту публикацию, повторим, можно считать точкой окончания работы над главной книгой его жизни.