Фазиль. Опыт художественной биографии

Компанию Искандеру составили в той поездке писатели Григорий Бакланов, Владимир Дудинцев, Сергей Есин, Михаил Шатров, Олег Попцов и литературоведы — Галина Белая и Наталья Иванова. Со стороны русского зарубежья были приглашены Василий Аксенов, Андрей Синявский, Ефим Эткинд. Плюс подтянулись незаявленные в программе (а кто бы их выгнал из Копенгагена!) Анатолий Гладилин, Лев Копелев с Раисой Орловой, Мария Розанова.

Дискуссии длились три дня. Решали вопрос о единстве русской культуры ХХ века (как будто кто-то всерьез в этом сомневался; хотя за утверждение этой элементарной истины многие годы не пускали в СССР немецкого слависта Вольфганга Казака и француза Рене Герра). Однако толковали всё больше о реальности и необратимости перемен. Некоторые эмигранты в кулуарах звали «советских» остаться на Западе. Пока можно. Пока выпускают. Те от предложения уклонились.

Когда читаешь материалы этой встречи (а они были опубликованы через год в пятом номере «Вопросов литературы»), удивляешься и огорчаешься: столько радужных надежд! Столько высоких слов о едином духовном пространстве Европы от Гибралтара до Урала, о скором вхождении нашей страны в семью европейских народов на равных, братских основаниях! (Это уж мы не говорим о наших «внутренних», перестроечных страхах и надеждах, которые теперь, конечно, кажутся такими милыми и наивными.) И при этом — сколько наивности, незнания мира!

Искандер с трибуны говорил мягко и, на первый взгляд, общо, хоть и упоминал о Сталине и коллективизации. Его вывод был таким:

«Если в самом художественном образе нас радует объединение, то, видимо, есть в нас некие силы, которые могут этот безумный мир привести к какому-то человеческому единству».

Эта позиция, которая кажется сегодня и очевидной, и даже в чем-то банальной, вызвала неоднозначную реакцию. Ведь страсти уже кипели вовсю. Незадолго до копенгагенской встречи свое сомнение в успехе перестройки коллективно выразили эмигранты-писатели и эмигранты — деятели культуры в «Письме десяти» (среди них Василий Аксенов, Юрий Любимов, Владимир Максимов, Эрнст Неизвестный, Александр Зиновьев), что вызвало резкую отповедь из Москвы (Егор Яковлев, Олег Ефремов, Михаил Ульянов и другие). А крутые эмигранты-диссиденты и вовсе разразились так называемым «Кельнским обращением», призвавшим беспощадно биться с коммунизмом, невзирая на все «перестройки».

Мария Розанова, жена Андрея Синявского и фактически соредактор знаменитого эмигрантского «Синтаксиса», всегда отличавшаяся радикальностью суждений, в тот раз публично противопоставила слова Искандера непримиримости этих борцов: «Мне, например, позиция… Искандера ближе, чем позиция нашей Пассионарии — Натальи Горбаневской». Значит, выступление Искандера было не просто общими словами — это было вполне четкое послание писателя: не биться друг с другом, не воевать, но разговаривать.

Мы остановились на этом потому, что в разворачивающейся тогда сначала журнальной, а потом и общественной острейшей полемике (а после и в силовом конфликте Грузии с Абхазией) Фазиль Искандер неизменно сохранял независимость суждений от крайностей литературно-политических партий и совершенно однозначную устремленность к миру и единству.

И еще: едва ли не единственный из всех выступающих в Копенгагене, Фазиль Искандер говорил преимущественно не о политике, а о вечном — о писательском предназначении, да и просто о жизни и смерти. О поэтах Багрицком, Корнилове, Павле Васильеве. О своем сумасшедшем дядюшке. И вот такое удивительное место было в этой речи:

«Есть такая абхазская пословица „Рукой дурака ловят змею“. Я думаю, это может быть определением писателя вообще».

Назвал себя и присутствующих дураками!.. Пусть и с иронией, и весьма в положительном смысле — мол, такие смелые, что даже змей не боятся… Ирония, полагаем, дошла не до всех, уж не говоря о глубине других пассажей в его выступлении. Даже сегодня очевиден диссонанс со всеми прочими сугубо политизированными речами; тогда же это должно было прямо поразить коллег-писателей и славистов.

С другой стороны, такая реакция была вполне на руку самому Фазилю: мол, ну что с него взять, тут о насущном, о политике, а он всё о своем. Оставим-ка его в покое! Но, как увидим, так и не оставили…

В 1990 году Фазиль Искандер побывал в США уже со всей семьей. Он ехал по приглашению Норвичского университет (штат Вермонт) на научный симпозиум к столетию Пастернака, но не только. «Сыну Америку показать», — говорил он о главной цели своей поездки. Сыну, Сандро, было семь лет.

Кинодраматург Анна Родионова вспоминает о том лете в Штатах: