Фазиль. Опыт художественной биографии

Во время написания этого текста сыну Искандера Сандро было примерно столько же лет, что и мальчику из рассказа. И наверняка в семейных разговорах возникали такие же проблемы — как вставали они в девяностые в большинстве семей россиян. Да и сейчас никуда не делись, но тогда это было особенно остро — внезапно нагрянувшие социальное неравенство, социальные справедливость и несправедливость. А тут еще и война…

Объектом серьезных нападок со стороны критики или «ниспровержения» Фазиль Искандер не стал и в девяностые годы. Другое дело, что о его новых вещах говорили немного. Конечно, Искандер уже почитался за классика, но ведь он писал, и писал по-новому! В 1998 году Наталья Иванова заметила, что современной критикой «Новые публикации современных „классиков“ (Искандера, Битова, даже Маканина) встречаются без энтузиазма, если не иронично».[127] Евгений Ермолин также пишет, отдавая должное Солженицыну и Искандеру, что «на фоне созданного ими прежде их проза девяностых выглядит более локально».[128] «Локально» — мы понимаем, что хотел сказать критик, и это отнюдь не комплимент.

В статье с характерным названием «После. Постсоветская литература в поисках идентичности» Наталья Иванова утверждает:

«У прозы Искандера — две родины: русский язык и абхазский склад ума (как говорим мы нынче — ментальность). <…>

Искандер в русской литературе и „дома“, и „гость“ среди гостеприимных хозяев — особенно это чувство обострилось в нем сегодня. И „вне“, и „снаружи“ этого дома находясь, он приходит к самопознанию на новом этапе своей творческой жизни: для созревания истинного таланта, по Искандеру, писателю необходимо пройти через „межнациональное перекрестное опыление“, через „прививку чужого“».[129]

Новый этап творческой жизни! И это действительно так.

Жилищный вопрос и ответ

В смутные девяностые Искандеру, как и миллионам его сограждан, не удалось избежать мошенников. Более того, он стал одной из первых их жертв. Не было издано собрание сочинений; пропали крупные деньги, и он практически лишился загородного дома. Вдобавок и домик их в Абхазии был разрушен во время войны.

В 1983 году Искандер стал членом писательского дачного кооператива «Красновидово». После многочисленных изданий конца восьмидесятых оплатил свой пай полностью — около 30 тысяч долларов, сумма в то время немалая. Но дома были заселены, а Искандер ни квартиры не получил, ни денег ему не вернули. Как пишет журналист Лидия Графова, помогавшая Искандеру в этой ситуации:

«Я спросила его: „Как можно было так долго терпеть, не обращаться в суд, когда выяснилось, что вас цинично обманули?“ Он невозмутимо ответил: „Но это же не я им должен, а они мне должны, и, значит, они должны были что-то предпринимать, ну хотя бы извиниться. А я ждал…“ Пятнадцать лет он ждал, что у жуликов заговорит совесть! Не заговорила. Дачу они потеряли, но до чего ж прекрасны эти пятнадцать лет его ожидания пробуждения совести!»[130]

Слава богу, помогли многочисленные друзья и хорошие знакомые, и в середине девяностых у Искандера появилась дача в Переделкино. Пусть и казенная, но любимая; на ней он провел очень много времени, там и скончался.

Но пока до этого далеко. Фазилю Абдуловичу шестьдесят с небольшим. И один его жилищный проект все-таки увенчивается успехом! Хотя многие считали это авантюрой и предрекали неминуемый крах.

С группой коллег-писателей (Белла Ахмадулина и ее муж Борис Мессерер, Андрей Битов, Сергей Каледин, Валерий Каунов, Андрей Мальгин, Евгений Попов, Анатолий Приставкин, Виктор Славкин) Фазилю Искандеру удалось превратить заброшенную руину, «выбитую» у городских властей, в писательский дом нового поколения (это были 1992–1994 годы). Доставали деньги, найдя инвесторов и заложив в том числе свое прежнее жилье, сами нанимали строителей, сами оплачивали их работу.

А между тем в стране вершился перманентный бардак и намечался путч номер два со стрельбой и пальбой.