Повторим и запомним:
Как писала в предисловии к сборнику поэт и давний друг семьи Тамара Жирмунская, «Каждый вы́читает в этом стихотворении свое сокровенное. Я слышу в нем здравицу во славу неувядаемости чувств».
Антонина Михайловна, выйдя на пенсию, не расставалась с мужем, кажется, ни на минуту. Последние интервью они давали неизменно вместе. Говорила в основном Антонина, Фазиль изредка вставлял несколько односложных слов.
Один из авторов этой книги, многие годы друживший с Фазилем (Искандер даже стал одним из персонажей его сборника бесед с именитыми шестидесятниками «Мой знакомый гений»), пытался выяснить у него, как он оценивает современную жизнь и литературу, как относится к новым прозаикам и поэтам, которых интеллигентная публика сочла новыми литературными звездами. Фазиль, благожелательно улыбаясь, попросил задать эти вопросы в письменной форме. Суперкраткие ответы были такие: «да», «нет», «ничего об этом не знаю».
За полгода до смерти Фазиля Абдуловича давний и верный друг их семьи журналистка Лидия Графова, не раз интервьюировавшая Искандера, писала в «Российской газете»:
«К сожалению, теперь Искандер ничего не пишет. Исчез теперь его звонкий, искристый смех, но осталась прежняя доброжелательная улыбка. Когда у него просят автограф, пишет, как и раньше, почти всем одинаково кратко: такому-то… „по-братски“. Даже совсем незнакомым людям всегда — „по-братски“. В свое время меня смешило это однообразие, теперь вижу в нем смысл: для Фазиля и в самом деле все люди — братья, и это у него совершенно искренне.
Но почему же писатель, для которого творчество и есть жизнь, давно молчит? Старость? Болезни? Конечно, здоровье у Фазиля не „кавказское“. Но я знаю его на протяжении сорока лет и смею утверждать, что у его молчания есть более серьезная, не физиологическая, а духовная причина. Он ведь так много важного сказал людям, а его, получается, не услышали.
Не так давно Фазиль сделал некоторые записи в дневнике, но потом всё вымарал: „Не хочу писать хуже, чем я писал“. А когда-то он обронил загадочную фразу: „Надо выпасть из жизни, чтобы впасть в мысль“. Он и раньше жил с головой в творчестве, вне быта, а теперь, когда творчества у него нет, чем же и как он живет? Только мыслями о вечном?»[137]