Ранние рассказы Искандера были рассказами о детстве, и здесь он, в общем, не слишком выбивался из общего ряда. Шестидесятники о детстве писали много и охотно.
С одной стороны, в рассказах о детстве была естественна лирическая, светлая интонация, к которой были склонны молодые прозаики. Вспомним, что позже шестидесятников будут упрекать в инфантилизме и затянувшемся детстве. В известном смысле это, пожалуй, справедливо.
Но тут есть и другая сторона. В разговоре о детских проблемах писатель мог затрагивать проблемы взрослые, в том числе и фундаментальные, вроде ответственности, честности, смелости, создавать не просто реалистические новеллы, но своеобразные притчи. На материале взрослой жизни это было чревато конфликтами (по крайней мере, во многих случаях). Нельзя сказать, чтобы цензура тогда вовсе бездействовала; а были еще гневные «письма в редакцию» и прочие проявления возмущения «общественности». Так что внешние условия шестидесятникам просто не дали повзрослеть.
Критик Наталья Иванова замечает по поводу ранних рассказов Искандера:
«К рассказам Искандера о детстве возможно два отношения. Уже говорилось, что иной читатель воспримет их как пустяковые, юмористически легкие историйки, забавные эпизоды. И второе — понимание того, что за благополучием и юмором, за внешней „пустяшностью“ скрывается драматическая сущность, а художественная сила воздействия основана на противоречии между праздником и трагедией, „пустяком“ и проблемой, в которой увязаешь, как только начинаешь этот „пустяк“ распутывать.
Смех Искандера в этих рассказах был и грустным. Да, чаще он звучит жизнерадостно и заразительно, как на празднике. Да, читатель, как правило, тоже не может удержаться от смеха, особенно если эти рассказы читают вслух. Юмор растворен в самом языке, в том, как писатель строит фразу, даже часть фразы».[46]
Права Наталья Иванова. Рассказы Искандера того времени прочитывались как притчи особенно четко. Что, конечно, усиливалось южным, «горским» колоритом. Если читать их подряд, они превращаются в своего рода кодекс, свод жизненных правил и заветов.
Сборник «Запретный плод» предоставлял читателям такую возможность. В него вошло пятнадцать рассказов. Издательство, как и положено для молодого автора, — «Молодая гвардия». Тираж уже 65 тысяч экземпляров, твердая обложка, 256 страниц. Полноценная книга! Автору тридцать семь, но прозу он активно пишет и публикует всего пять лет. Отличный результат! Особенно если учитывать и сборники стихов, один из которых вышел в том же 1966 году. А если вспомнить, что 1966 год — это еще и год публикации «Созвездия Козлотура» в «Новом мире»… И уж чтобы совсем охарактеризовать 1966 год как, возможно, самый успешный во всей ранней литературной биографии Искандера, — в этом году он стал членом редакционной коллегии престижного сборника-ежегодника «День поэзии». Кроме него в редколлегии «Дня поэзии — 66» Владимир Соколов, Михаил Луконин, Ярослав Смеляков, Булат Окуджава… И этим чудеса 1966-го, как увидим дальше, не ограничились.
Однако сам Фазиль к первой книге рассказов относился довольно скептически. В самом деле: собранные вместе, они не дают оригинального Фазиля Искандера, это, скорее, свод идей, мотивов, изобразительных приемов, роднящих самых разных шестидесятников.
Возьмем для примера рассказ «Дом в переулке» (впервые напечатан в журнале «Юность» в том же 1966 году).
Это в высшей степени романтическая история. Пожалуй, даже с некоторым перебором — экспозиция рассказа напоминает нечто совсем старинное: