Федеративные идеи в политической теории русского народничества

Наиболее значимым постсоветским исследованием о Ткачеве стала книга Е. Л. Рудницкой[276]. Исследовательница внимательно разобрала деятельность мыслителя в эпоху «Набата» и «Общества народного освобождения», проанализировала его коммуникации с другими представителями народнического движения, продемонстрировала наличие тесной связи между взглядами изучаемой личности и марксизмом, несмотря на замечание Ленина, что в идеях Ткачева – в силу его бланкизма – проявляется историческая ограниченность народничества.

Революция как форма участия народа в политической жизни

Всякий раз, когда народники размышляли о формах государства в будущем, они упирались в вопрос, окажется ли государство унитарным или основанным на принципах федерализма, в какой мере оно станет централизованным или децентрализованным. Какой будет структура власти в будущем государстве? Оставит ли высшая власть за собой функции политического центра? Во что превратятся связи между центром и низовыми структурами? Что собой будут представлять отношения между разными народами? Пересилит ли местное и народное самоуправление центральную власть? Отсюда вытекала проблема способности (или неспособности) масс, народа заниматься политикой. В практической плоскости эта проблема сводилась к вопросу о том, как формировалась община – стихийно или искусственно?

Ранние народники, очевидно, склонялись к тому, что этот процесс проходил стихийно. Общины свидетельствовали о федеративном состоянии славянства и просуществовали до второй половины XIX в. как воплощение народного духа.

Вместе с тем возникал вопрос: если процессы формирования общественных связностей происходили стихийно, то почему в результате таких процессов возникали организации, основанные и на равенстве, и на неравенстве.

Герцен и Бакунин для ответа на этот вопрос прибегли к национализму. Они полагали, что государство (во многих случаях являющееся синонимом централизации) по характеру подходит каким-то определенным народам, например, германскому, а другим народам – таким, как славяне, – больше соответствует федерация. Основу политики эти мыслители видели в массе, в народе, в коллективе. Лавров считал, что человечество как организация возникло ради удовлетворения тех или иных целей, которые по своей сути находятся вне представлений о справедливости или несправедливости, хотя ложная, призрачная идеализация приводит к несправедливой общественной форме. Ткачев же был убежден, что основой организации являются идеи – во всяком случае, если говорить об организации в будущем.

И Герцен, и Бакунин, и Лавров исходили из того, что необходимо усиливать степень политического участия народа. Единственным различием между ними в этом вопросе была только форма такого участия – административно или законодательно? Ткачев и в этом вопросе расходился с ними. Он сомневался в способности народных масс участвовать в политике и полагал, что политикой должно заниматься меньшинство, причем под политикой он понимал революцию, а значит, руководствовался убеждением, что революция – это удел не масс, а немногих избранных. Ткачев утверждал: «Насильственная революция тогда только и может иметь место, когда меньшинство не хочет ждать, чтобы большинство само сознало свои потребности, но, когда оно решается, так сказать, навязать ему это сознание, когда оно старается довести глухое и постоянно присущее народу чувство недовольства своим положением до взрыва. <…> когда этот взрыв происходит, – происходит не в силу какого-нибудь ясного понимания и сознания и т. п., а просто в силу накопившегося чувства недовольства, озлобления, в силу невыносимости гнета, – когда этот взрыв происходит, тогда меньшинство старается только придать ему осмысленный, разумный характер, направляет его к известным целям, облекает его грубую чувственную основу в идеальные принципы. Народ действительной революции – это бурная стихия, все уничтожающая и разрушающая на своем пути, действующая всегда безотчетно и бессознательно»[277].

Говоря о том, кто может стать революционером, Ткачев утверждал: «Революции делают революционеры, а революционеров создают данные социальные условия окружающей их среды. Всякий народ, задавленный произволом, измученный эксплуататорами, осужденный из века в век поить своею кровью, кормить своим телом праздное поколение тунеядцев, скованный по рукам и по ногам железными цепями экономического рабства, – всякий такой народ (а в таком положении находятся все народы) в силу самых условий своей социальной среды есть революционер; он всегда может; он всегда хочет сделать революцию; он всегда готов к ней»[278].