Федор Достоевский. Болезнь и творчество

Наблюдая за жизнью каторжников, Достоевский убедился, что они «вырублены из самого крепкого дерева, и среди них есть характеры глубокие, сильные, которые нельзя не уважать». Благодаря своей интуиции он безошибочно узнавал тех, кто случайно оступился, а кого заставили совершить преступление крайние обстоятельства, таких он считал «правыми, но более несчастными, чем другие». После трех дней адаптации к новым условиям Достоевский, одетый в тулуп с желтым тузом на спине, рукавицы и шапку, с группой каторжников отправился на работу. Никаких скидок не было ни на его дворянское происхождение, ни на тяжелое заболевание, ни на его литературную известность. Ему пришлось работать наравне с другими каторжниками: расчищать снег, растирать алебастр, загружать его в тележки, затем, сгибаясь под ее тяжестью, отвозить к месту ее разгрузки. Выбиваясь из сил, Достоевский повторял слова древнегреческого баснописца Эзопа: «Есть люди, доля которых тяжелее твоей». И это приносило ему моральное облегчение. Вечером также под конвоем и в кандалах он вернулся в казарму, где царил другой мир жизни, доселе ему неведомый.

Потянулись унылые и однообразные дни каторги, а тот прежний мир, в котором он жил 28 лет, теперь стал отдаляться от него, уступая место страшной реальности настоящего. И казалось, исчезла грань между концом его свободной жизни и началом каторжных страданий.

Находившийся вместе с Достоевским петрашевец Дуров Сергей Федорович крайне тяжело переносил условия каторги, хоть был всего на 5 лет старше Достоевского. Вошел он в казарму бодрым и здоровым, но вскоре стал «гаснуть, как свеча» и вышел из нее инвалидом. Однако его не покидал оптимизм, и тяжкое бремя ссылки он скрашивал шутками и остротами.

Вскоре Достоевский на себе испытал жестокосердие острожных служителей. Несмотря на периодически появлявшиеся эпилептические припадки, его не освобождали от тяжелого физического труда. После одного из них, наиболее продолжительного, он не смог выйти на работу. Плац-майор Кривцов Василий Григорьевич, которого каторжники называли «зверем в образе человека», наказывал за малейшее нарушение правил, даже за сон на левом боку и храп в ночное время. Он приказал подвергнуть Достоевского за невыход на работу телесному наказанию, несмотря на то что тот после припадка был еще оглушен, слаб и не мог самостоятельно передвигаться. Его стащили с нар и под руки повели к месту наказания. Он шел нетвердой походкой, с трудом переставляя ноги. Караульный сообщил о бесчинстве Кривцова коменданту крепости Александру Федоровичу де Граве, который прибыл в острог и приказал поместить Достоевского в лазарет, а заболевших каторжников впредь на работу не посылать. Кривцов отделался только порицанием.

В лазарете Достоевский познакомился с доктором И.И. Троицким, который оставил короткое описание его болезни, особое внимание обратил на «неровный пульс, как у людей нервного темперамента», ревматизм в ногах и падучую болезнь». Но даже после пребывания в лазарете Достоевского не освободили от тяжелой физической работы. Он терпеливо переносил все испытания, не роптал на судьбу. Жив был его жизнелюбивый дух, в котором не оставалось места для безнадежности. Он надеялся, что жажда жизни и горячие молитвы, которые (он был уверен) спасли его от смертной казни на Семеновском плацу, помогут ему выдержать каторжные условия, хоть ему помогали не только молитвы, но и заложенные природой инстинкт жизни и инстинкт самосохранения.

Закованный в кандалы, лишенный всех человеческих прав, Достоевский нашел в себе силы приспособиться к почти нечеловеческим условиям существования. Первое время он был молчалив, угрюм, замкнут, с соседями по казарме мало общался, жил в мире собственных мыслей. По воспоминаниям его современников, «ходил с опущенной головой, шапку нахлобучивал до самых бровей. Каторжане его не любили, но признавали авторитет». Только через несколько месяцев, благодаря интуиции и наблюдательности, он научился в массе каторжников определять тех, кто, имея благородную душу, оступился случайно. Такую душу он обнаружил в лице одного молоденького паренька – татарина из Дагестана по имени Алей. Он был неграмотным, и Достоевский стал обучать его чтению по единственному доступному учебнику – Евангелию. Письму научить не мог из-за отсутствия письменных принадлежностей.

Чуть ли ни с первого дня пребывания в Омском остроге Достоевский начал отсчитывать дни и даже минуты, приближавшие его к освобождению. Его не покидала твердость духа, ведь у него еще не все было отнято, а, как писал американский писатель Кристиан Боуви, «осталось еще будущее».

Глава 7 Новое мировоззрение

Россия, Родина, страна родная,
Ужели мне навеки суждено
В твоих снегах брести, изнемогая,
Бросая в снег ненужное зерно.

А. Вертинский