Федор Достоевский. Болезнь и творчество

Судьба уносила политического каторжника Достоевского всё дальше от того страшного времени, когда он отсчитывал последние минуты своей жизни, стоя у эшафота. День его освобождения из Омского острога приближался, и одновременно душа его освобождалась от тягостных дум.

Наконец, этот счастливый день наступил. В марте 1854 года упали с его ног тяжелые кандалы. «А мне захотелось поднять их, подержать в руках и взглянуть на них в последний раз», – вспоминал позже об этом событии теперь уже бывший каторжник Достоевский. Сбросив кандалы, он почувствовал непривычную легкость, но по многолетней привычке первое время передвигался медленно, шаркая по земле.

С первых же минут его охватило радостное волнение. Все пережитые душевные страдания, связанные с пребыванием на каторге, все мелкие и крупные обиды и неприятности потускнели перед могучим чувством свободы. Хотя свобода оказалась относительной. Сразу после выхода из Омского острога Достоевский был отправлен по этапу (путь следования ссыльных) в Семипалатинск для отбывания военной службы рядовым в 7-й батальон отдельного Сибирского корпуса. Для него началась пятилетняя военная муштра, которая была лишь немногим легче каторги. Но для него стала счастьем и эта относительная свобода.

Каторга сыграла и положительную роль, она способствовала духовному перерождению Достоевского. «Каторга дала толчок к перерождению его души» (В.В. Дурилин). Хотя переворот в его сознании произошел еще до каторги, в то роковое утро, когда он стоял на Семеновском плацу в ожидании смертной казни и мысленно обращался с молитвой к Богу. Сильное нравственное потрясение способствовало изменению его мировоззрения. Наступило, по его мнению, «пробуждение мысли». Он не умер, он остался на земле, хоть и закованный в кандалы. С этого времени сила «молитвенного слова» закрепилась в его сознании на всю жизнь. «Всевышний послал мне испытания для того, чтобы я познал истину и правду жизни», – говорил позже Достоевский своим друзьям. Он нашел в себе мужество отказаться от своих прежних идеалов, поняв, что им не суждено было воплотиться в жизнь. Он не добился улучшения жизни для народа и чуть было не потерял свою. Он понял, что «ничего нет труднее, как войти в доверие к народу. Мне для этого потребовалось 2 года, – писал Достоевский в одном из писем к генералу Э.И. Тотлебену. – Долгий опыт, тяжелый и мучительный, протрезвил меня и переменил мои мысли. Тогда я слеп был, верил в теории и утопии».

Возможно, если бы у Достоевского не было этого нравственного потрясения, то не появились бы и романы, поражавшие читателей психологической глубиной.

Хотя в тот период он не только заблуждался, но имел и благородные намерения – изменить положение бесправного народа, обучить все неграмотное население страны. Юрист и дипломат Александр Егорович Врангель (1833–1915), с которым Достоевский познакомился во время прохождения военной службы в Семипалатинске, писал в своих воспоминаниях: «Достоевский считал, что делать политический переворот преждевременно, а о конституции при невежестве народа и думать смешно. Источником справедливости он считал религию».

Мировоззрение не есть что-то застывшее, оно меняется с возрастом человека и по мере развития общества. Побывав в условиях каторги, Достоевский пришел к заключению, что «простой российский народ не имеет понятия о наших преступлениях. То дело, за которое мы пострадали, народу не нужно». Это обстоятельство тоже стало одной из причин изменения его мировоззрения, и он стал призывать «к покорности и всепрощению».

Тяжелые испытания, которые Достоевский претерпел в Омском остроге, не только изменили его мировоззрение, но и помогли создать бессмертные художественные произведения. С каторги Достоевский вышел, по его мнению, «с чистой душой и просветленным умом».

Некоторые обвиняли его в неустойчивости взглядов, но это была лишь смена мировоззрения под влиянием чрезвычайных обстоятельств. Он пересмотрел свои идеалы и отказался от своих прежних замыслов с таким же мужеством и непоколебимостью, с какими раньше защищал их. Воспользовавшись тем, что ему разрешена была переписка, Достоевский сразу же, впервые за четыре года, написал несколько писем родным, друзьям и знакомым. В письме к жене декабриста Н.Д. Фонвизиной были такие откровенные признания: «Бог посылает мне иногда минуты, в которые я совершенно спокоен. В эти минуты я люблю людей и нахожу, что и другие любят меня. И в такие минуты я сложил в себе “символ веры”, в котором для меня все ясно и свято. Этот символ прост: верить, что ничего нет прекраснее, глубже, сильнее, разумнее, мужественнее и совершеннее Христа».