Достоевский любил чужих детей, умел ладить с ними. Однажды, когда он отдыхал в парке, один малыш насыпал ему на полу сюртука из стаканчика влажный песок («куличики»), но Достоевский случайно их стряхнул, и они рассыпались. Малыш вернулся к нему и, увидев, что «куличиков» нет, готов был расплакаться. Но Достоевский успокоил его: «Я их съел, очень вкусные были». Малыш обрадовался и побежал за новыми: «Сиди, я еще принесу».
Своих собственных детей любил до самозабвения. Будучи за границей на лечении, просил жену чаще присылать записочки от детей. «Лиличка пишет премило, я письма ее берегу и всегда целую», – писал он в ответном письме к жене и просит ее поблагодарить их – «Лиличку за прелестное письмецо, а Федулку за добрые намерения. Смерть, как люблю их».
Объективную и справедливую оценку личности Достоевского дали его близкие друзья и родственники, те, которые длительное время находились рядом с ним и наблюдали его ежедневно. Друг его юности Григорович Дмитрий Васильевич, который учился одновременно с ним в Инженерном училище, ценил Достоевского не только как великого писателя, но прежде всего как незаурядную личность. Он писал о нем в своих воспоминаниях: «Достоевский был развит, трудолюбив, много читал и мог дать волю своей фантазии, но при всей теплоте и даже горячности сердца выказывал черты необщительности, был нелюдим, искал уединения, у него были болезненное самолюбие, болезненная впечатлительность и болезненное восприятие мира».
Ценные воспоминания о Достоевском оставил врач Ризенкампф Александр Егорович, который познакомился с ним в 1838 году, когда приехал в Петербург из Ревеля поступать в Медико-хирургическую академию. Он подробно описал вешний вид Достоевского: «Он был довольно кругленький, полненький, светлый блондин, с лицом округленным и слегка вздернутым носом, светло-каштановые волосы его были коротко острижены, под высоким лбом и редкими бровями скрывались небольшие, глубоко лежащие серые глаза, щеки бледные с веснушками».
Таким Достоевский был в годы юности. По просьбе Михаила Михайловича (брата Федора Михайловича) Ризенкампф поселился с ним в одной квартире, чтобы приучать к бережливости. Расточительность Достоевского и неумение экономить поразили Ризенкампфа: «Непостижимы мне были его непомерные расходы, несмотря на умеренность в удовольствиях». Достоевский немало денег тратил на посещение концертов. Из зарубежных музыкантов особенно любил игру Ференца Листа (1811–1886). По словам А.Е. Ризенкампфа, Достоевский не пропускал ни одного концерта Листа во время его выступлений в Петербурге в 1842 и в 1843 годах.
Много средств расходовал на неимущих. Он проявлял заботу о них, еще будучи воспитанником Инженерного училища. По воспоминаниям ротного офицера Главного инженерного училища Савельева Александра Ивановича, Достоевский вместе со своим другом и сокурсником – Бережецким Иваном Игнатьевичем «устраивал денежную складку и деньги раздавал бедным крестьянам».
Далеко не все отмечали и ценили положительные черты личности Достоевского. Борис Иванович Бурсов – исследователь жизни и творчества Достоевского – писал: «Он смолоду внушил себе, что каждый должен помогать ему». Замечание несправедливое. Достоевский обращался не за помощью, а просил взаймы, причем только у близких людей, а чаще обращался к издателям за авансом в счет будущего гонорара. Издатели обязаны были помочь в беде писателю, так как платили ему за книги нищенские суммы. Для сравнения: Тургеневу за произведение «Отцы и дети» платили по 450 рублей за страницу, а некоторые издательства по 500 рублей, а Достоевскому за книгу «Преступление и наказание», которая пользовалась значительно большим спросом, всего по 150 рублей.
Достоевский отличался непрактичностью еще в юношеские годы. От пособия в одну тысячу рублей, которое ему присылал опекун, на второй день ничего не оставалось, и он просил взаймы у товарищей. Ризенкампф писал в воспоминаниях о неспокойном характере Достоевского: «Хватаясь за какой-нибудь предмет, постепенно им воодушевляясь, он, казалось, весь кипел, мысли в его голове рождались, подобно брызгам в водопаде, в это время он доходил до какого-то исступления, природная прекрасная декламация выходила из границ артистического самообладания«(Достоевский в воспоминаниях современников. М., 1990. С. 177).
По окончании обучения в Медико-хирургической академии Ризенкампф стал наблюдать и лечить Достоевского уже как врач и считал, что его расстройство «требовало деятельного медицинского пособия». Он поражался бескорыстием Достоевского и сделал вывод, что «он принадлежал к тем личностям, возле которых всем было хорошо, но которые сами постоянно нуждались. Его обкрадывали, пользуясь его добротой». По воспоминаниям жены Достоевского Анны Григорьевны, у них «в прихожей всегда толпились нищие, которых он встречал, как дорогих гостей». Когда у него были деньги, он «одаривал нищих, оставаясь сам без копейки».