Федор

Вера вышла в огород – посмотреть парники и грядки с зеленью, наметить куст белых пионов, чтобы не дожидаясь осени высадить на могилку. Голубизна и зелень – и тихий простор… Она вскинула к солнцу лицо – и всем сердцем, и всей душой своею ощутила вдруг и поняла, что Земля – это рай во вселенной, это особое и единственное место для живого во плоти существа, это Божие творение! – и самый большой грех для человека творение это разрушать, делать его безобразным. И уже потому все человечество впало в смертный грех, что согласилось с разрушением Земли… Вот когда только поняла она дедушку, который всей своей жизнью противостоял разрушению земли и человека…

На краю кладбища, за бывшей оградой, струился белесый дым от костра: там две старухи с рыжей девочкой все еще дергали летошный бурьян, подрубали лопатами дикий кустарник, сгребали и потихоньку относили в огонь – и это было, может быть, началом пробуждения умерщвленной совести: живым должно быть стыдно за содеянное, а не мертвым.

3

Личных вещей у дедушки было очень мало – только необходимое. Но даже эта малость заставляла вздрагивать: откроешь шкаф, а там костюм, плащ – точно сам дедушка сюда и спрятался. И решила Вера убрать все дедушкино в укромное место. Тогда-то она и заглянула впервые в окованный полосками железа, со звонким замком сундук. Стоял он в углу передней, над ним висел дешевенький гобелен с оленями: за этим гобеленом и сундуком, завернутая в тканьевое одеяло и хранилась храмовая икона Бориса и Глеба – и об этом Вера знала. А вот что в сундуке – не знала. И теперь, не находя другого места для дедушкиных вещей, она открыла сундук со звоном – так и пахнуло нафталином и пылью. Здесь оказались бабушкины вещи, а умерла она до рождения Веры, и дедушкино облачение, но не все то, что должно по чину, а тот минимум, чтобы облачиться и где-то в деревенской бане тайно окрестить ребенка, или соборовать и причастить умирающего человека. «Господи, дедушка, какой же ты скрытый», – шептала Вера, целуя выгоревший добела подрясник… Она аккуратно сложила в сундук все дедушкины вещи, сверху облачение – все это покрыла старенькой простыней, перекрестила и повернула дважды ключ со звоном.

Вот и погребла.

Вера заварила чай и достала из комода тетради с записями, так и не прочитанные вслух. Взялась за первую тетрадь, записанную уже рукой дедушки, читала до полуночи. Многие слова и страницы были настолько непривычны, что пугали – и тогда хотелось спрятать тетради подальше от греха… А ведь дедушка в те годы был в ее возрасте.