От горького, какого-то больного смеха у меня продирает по позвоночнику.
— … конечно же, то была она, его фея, — Хмурус швыряет слова, словно хочет отлупить ими того глупца, о котором идёт речь. — Такому невезучему, как он, незачем было надеяться на чудо.
Он бережно взял её на руки и перенёс в клетку. Тюрьму для пленницы приготовил заранее. Надежно укрепил самыми тёмными заклинаниями. Не убежать.
Надеялся, что фея недолго проживёт в неволе и умрёт сама, а он соберёт пыльцу и создаст зелье.
Только теперь всё было бесполезно.
Теперь она здесь, рядом, в его власти и… бесконечно далеко.
Чариус, шатаясь, прибрёл к себе в комнату и рухнул на кровать. Он не знал, что теперь делать. Но… если она немного, совсем чуть-чуть, на пару дней, останется в клетке, ведь это её не убьёт?
Он лежал и смотрел в потолок. В комнате и в его душе царила идеальная темнота.
Утром, до начала занятий, всё-таки пришлось идти в лабораторию. Он несколько секунд уговаривал себя взяться за ручку двери и войти.
Фея уже пришла в себя. Они сразу же кинулась вперёд, схватилась за прутья клетки, безжалостно обжигавшие тёмными заклятиями нежные пальцы … Чариуса передёрнуло от одной только мысли, что её может быть больно по его вине. Она плакала, умоляла отпустить, обещала выполнить любое его желание.
Находиться с ней рядом было совершенно невыносимо.
Он спешно собрал нужные ингредиенты и выскочил прочь. Захлопнул дверь, уперся в неё затылком, прикрыл глаза.
Он едва удержался от того, чтобы не броситься назад, к пленнице, и не отпустить.
Но пока она тут, он может любоваться ею. А если отпустить, она улетит и больше никогда не появится не то что рядом с академией, а в этом лесу.
Все пара дней.
Фея успокоится, поймёт, что он не хочет ей зла.
Он отпустит, обязательно, просто чуть позже.
…Занятия он вёл на автомате. Хотелось на всё плюнуть и нестись в лабораторию. Быть рядом, смотреть на неё.
Между тем шёл он в свою вотчину, как на эшафот. Осторожно открыл дверь, неслышно вошёл.