Фейтфул-Плейс

– Давай серьезно, – сказала Рози. – Я говорю это только потому, что знаю цену твоему терпению. Если не снимем квартиру в первый же день, это ведь не конец света, правда? У нас уйма времени.

– Знаю, – сказал я. – Некоторые не захотят с нами связываться, решив, что мы алкаши или террористы. А некоторые… – Я снял ее ладони с кружки и пробежал большими пальцами по ее пальцам – сильным, мозолистым от шитья, в дешевых серебряных колечках с кельтскими спиралями и кошачьими головами. – Некоторые нас не захотят, потому что мы будем жить во грехе.

Рози пожала плечами:

– И их тоже в задницу.

– А хочешь, – предложил я, – можем притвориться. Купим кольца под золото, будем зваться мистером и миссис. Только до тех пор, пока…

Она тут же решительно покачала головой:

– Нет. Ни за что.

– Только ненадолго, пока мы с тобой не накопим на настоящую свадьбу. Это намного облегчит нам жизнь.

– Неважно. Замужней я прикидываться не собираюсь. Ты или замужем, или нет; дело не в том, что думают другие.

– Рози, – сказал я и покрепче сжал ее ладони. – Ты ведь знаешь, что мы поженимся, правда? Сама знаешь, я хочу на тебе жениться. Хочу больше всего.

Тут она чуть заметно улыбнулась.

– Еще бы. Когда мы с тобой начали гулять, я была хорошей девочкой, как монашки учили, а теперь вот готова твоей любовницей стать…

– Я серьезно. Послушай, куча народу сказала бы, что ты свихнулась. Дескать, Мэкки – шайка подонков, и я добьюсь от тебя чего хочу, а потом брошу на мели с младенцем на руках, слив в выгребную яму твою жизнь.

– Не выйдет. У них в Англии унитазы.

– Просто хочу, чтоб ты знала: ты ни о чем не пожалеешь. Уж я постараюсь. Богом клянусь.

– Я знаю, Фрэнсис, – мягко сказала Рози.

– Я не такой, как мой па.

– Думай я иначе, меня бы тут не было. А сейчас сгоняй-ка нам за чипсами. Есть хочу – умираю.

Мы сидели в пабе весь вечер, пока студенты не разошлись и бармен не начал пылесосить нам ноги. Мы растягивали каждую кружку как могли, болтали о безопасных повседневных пустяках, смешили друг друга. Перед тем как идти домой, – шли врозь, чтоб никто не застукал, но я с безопасного расстояния приглядывал за Рози – мы долго целовались на прощанье, прислонившись к задней стене Тринити. Потом стояли в обнимку, замерев и крепко прижавшись друг к другу. Воздух от холода тонко звенел где-то высоко над нами, будто бьющийся хрусталь; ее хриплое дыхание грело мне горло, ее волосы пахли лимонными леденцами, ее сердце надрывно колотилось о мои ребра. Потом я выпустил Рози из объятий и долго смотрел ей вслед – последний раз.

Конечно, я ее искал. Впервые оставшись без лишних глаз у полицейского компьютера, я пробил по базе ее имя и дату рождения: ее никогда не арестовывали в Ирландии. Ничего удивительного – я ведь и не ждал, что она превратится в Мамашу Бейкер, – но остаток того дня я провел на крутом нервном подъеме, сделав первый крошечный шажок по ее следу. Налаживая контакты, я расширял и поиски: ее не арестовывали в Северной[19] Ирландии, не арестовывали в Англии, Шотландии, Уэльсе и США, она нигде не подавала ни на пособие, ни на паспорт, не умирала, не выходила замуж. Все эти поиски я повторял каждую пару лет, обращаясь к ребятам, которые были мне обязаны. Вопросов они не задавали.

После рождения Холли я как-то размяк и в последние годы надеялся только, что Рози отыщется где-нибудь ниже радаров, что она живет простой и гармоничной жизнью вне поля зрения системы и время от времени с легким уколом вспоминает меня – того, с кем могло сложиться. Иногда я представлял, как она меня находит: телефонный звонок среди ночи, стук в дверь офиса. Я представлял, как мы сидим бок о бок на скамейке в зеленом парке, наблюдая в горько-сладком молчании, как Холли взбирается по лазалке с двумя рыжеволосыми мальчишками. Я представлял бесконечный вечер в полутемном пабе: наши головы клонятся друг к другу под разговоры и смех, спускается ночь, наши пальцы придвигаются по щербатому дереву стола. Я в подробностях представлял, как она, должно быть, выглядит теперь: гусиные лапки от улыбок, которых я не видел, мягкий живот от не моих детей; всю ее жизнь, которую я пропустил, написанную на ее теле шрифтом Брайля, чтобы я прочел ее руками. Я представлял, как она дает мне ответы, которые никогда не приходили мне на ум и которые все объяснят, сгладят все острые углы. Я представлял – хотите верьте, хотите нет, – что у нас будет второй шанс.

В другие ночи, даже после стольких лет, я все еще хотел того же, чего хотел в двадцать: увидеть ее имя среди регулярных жертв домашнего насилия, в списке ВИЧ-инфицированных проституток, в списке трупов с передозом в морге неблагополучного лондонского района. Я годами читал описания сотен “неизвестных”.

Все мои вехи разнесло ослепляющим, ошеломляющим взрывом: мои вторые шансы, мою месть, мою жирную антисемейную линию Мажино. Рози Дейли, пнувшая меня под жалкий зад, была моим межевым знаком, огромным и надежным, как скала. Теперь скала замерцала, словно мираж, а пейзаж вокруг беспрерывно менялся, выворачиваясь наизнанку и задом наперед; ничто больше не казалось знакомым.