Фейтфул-Плейс

Мы чокнулись, сделали по хорошему глотку и уселись поудобнее. Возможно, из-за того, что я на девять десятых упился, но меня чертовски радовало, что они пришли – даже Шай. Больше того, я был им благодарен. Да, дури им не занимать, и кто знает, что они ко мне чувствовали, но сегодня все четверо бросили свои дела, мигом поставили жизнь на паузу и пришли сюда, чтобы помочь мне пережить этот вечер. Мы подходили друг другу, как кусочки мозаики, и меня словно окутало теплым золотым сиянием; как будто я блуждал в потемках и случайно забрел по адресу. С трудом, но мне хватило трезвости, чтобы не произнести это вслух.

Кармела наклонилась ко мне и почти застенчиво сказала:

– Когда Донна была маленькой, у нее с почками беда приключилась; думали, потребуется пересадка. Я сразу сказала – без вопросов, хоть обе моих забирайте. И думать не пришлось. Потом-то она, конечно, поправилась, да и почка могла понадобиться только одна, но я этого никогда не забуду. Понимаешь, о чем я?

– Ага, – я улыбнулся Кармеле, – понимаю.

– Ой, Донна прелесть, – подхватила Джеки. – Симпатяжка, смеется все время. Фрэнсис, ты просто обязан с ней познакомиться.

– А Даррен – вылитый ты, представляешь? – сказала Кармела. – Еще малышом на тебя был похож.

– Спаси его, Господи, – хором сказали мы с Джеки.

– Вы чего, я в хорошем смысле. Он в колледж собирается. И он этого не от нас с Тревором набрался – мы бы рады были, если бы он водопроводчиком стал, как папа. Нет, Даррен сам додумался, нам ни слова не сказал, просто набрал учебных бумажек, выбрал факультет по душе и работал как проклятый, чтобы в класс с нужными выпускными предметами попасть. Упертый, все сам да сам. Прямо как ты. Я всегда жалела, что так не могу.[21]

Мне показалось, что по ее лицу пробежало облачко грусти.

– Помню, ты вполне справлялась, когда чего-то хотела, – сказал я. – Взять хоть Тревора.

Грусть рассеялась, и я услыхал короткий смешок, снова сделавший Кармелу похожей на девчонку.

– И точно! Я его на танцах первый раз увидела. Только глянула и говорю Луизе Лейси: “Этот – мой”. На нем клеши были – последний писк…

Джеки засмеялась.

– Ничего смешного, – одернула ее Кармела. – Твой-то Гэвин из потертых старых джинсов не вылезал, а мне нравится, когда парни за собой следят. У Тревора такая улетная попка была в этих клешах, загляденье! И пахло от него прекрасно. Чего заливаетесь?

– Бесстыжая ты деваха, – сказал я.

Кармела чопорно пригубила “Бэбишам”.

– Вовсе нет. Тогда порядки другие были. Если втюрилась в парня, лучше умереть, чем ему признаться. Надо было, чтобы он сам тебя добивался.

– Господи! – фыркнула Джеки. – Прямо гордость и долбаное предубеждение. Я Гэвина сама на свидание позвала.

– Говорю вам, это срабатывало, и получше, чем нынешнее похабство, когда девицы без трусов по клубам шарахаются. Я-то своего муженька заполучила, а? Обручились, когда мне двадцать один стукнуло. Ты тут еще был, Фрэнсис?

– Ага, я через три недели уехал.

Мне вспомнилась вечеринка в честь помолвки: оба семейства набились в нашу гостиную, мамочки сверлили друг друга взглядами, как два перекормленных питбуля, Шай в образе старшего брата засыпал Тревора непристойностями (Тревор был весь – сплошной кадык и выпученные с перепугу глаза), Кармела – раскрасневшаяся, торжествующая и втиснутая в розовый плиссированный ужас – походила на вывернутого наизнанку лосося. Я, тогда еще более заносчивый урод, сидел на подоконнике рядом со свиноподобным младшим братом Тревора, не обращал на него никакого внимания и от души поздравлял себя с тем, что скоро свалю и гвоздем моей помолвки точно не будут сэндвичи с яйцом. Берегись своих желаний! Глядя на свою семейку за столом, я ощущал, что прохлопал что-то тем вечером; что вечеринка в честь помолвки – по крайней мере, в отдаленной перспективе – кое-чего стоила.

– Я вся в розовом была, – с довольным видом сказала Кармела. – Все говорили, что я выгляжу сногсшибательно.

– А то! – Я подмигнул ей. – Не будь ты моей сестрой, я бы сам в тебя втрескался.

– Фу, заткнись! – завопили Кармела и Джеки, но я их уже не слушал. На другом конце стола Шай и Кевин говорили о своем, и засквозившая в голосе Кевина ершистая нотка привлекла мое внимание.

– Работа такая. Что тут плохого?

– Работа, где жилы рвешь, вылизывая задницы яппи, – “да, сэр, нет, сэр, любой каприз, сэр!” – и все ради наживы жирной корпорации, которая вышвырнет тебя на съедение волкам в первую же трудную минуту. Ты им приносишь тысячи в неделю, а сам что с этого имеешь?

– Мне платят. Следующим летом поеду в Австралию, буду плавать с трубкой вокруг Большого Барьерного рифа, есть бургеры с кенгурятиной и напиваться вдрызг на барбекю на Бонди-Бич с шикарными австралийками – и все благодаря этой работе. Чего мне ее не любить?

Шай хохотнул – как ногтем по стеклу.

– Лучше деньги копи.

Кевин пожал плечами:

– Да сейчас денег поднять не проблема.

– Ага, разбежался. Вот они и хотят, чтобы ты так считал.

– Кто? Ты о чем вообще? Думаешь, почему Лавери…

– Сраная деревенщина, – сказали мы хором, только Кармела – она же теперь мамочка – сказала “драная деревенщина”.