Фейтфул-Плейс

– Да, Стиви, имей в виду: я могу оказаться предвзятым ослом, обезумевшим от горя бедолагой или просто психом – в общем, не лучшим поверенным твоих сокровенных мыслей. И все-таки тебе наверняка приходило в голову, что детектив Кеннеди, возможно, ошибается.

– Я думал об этом, – сказал он.

– Разумеется, думал, если ты не идиот. А еще кто-нибудь из команды об этом думал?

– Никто не говорил.

– И не скажут. Они все об этом думали, они ведь тоже не идиоты, но помалкивают, потому что боятся навлечь на себя гнев Снайпера. – Я наклонился к нему через стол, и ему волей-неволей пришлось поднять глаза. – Остаешься ты, детектив Моран. Ты и я. Возможно, убийца Роуз Дейли до сих пор на свободе и прекрасно себя чувствует – и ловить его, кроме нас двоих, никто не станет. Теперь понимаешь, почему наше небольшое отступление от правил этически приемлемо?

– Наверное… – не сразу ответил Стивен.

– Этически к нему не подкопаешься, потому что твоя главная ответственность – не перед детективом Кеннеди и, если на то пошло, не передо мной, а перед Роуз Дейли и Кевином Мэкки. Мы – все, что у них есть. Так что кончай ломаться, как девица, вцепившаяся в трусики, и рассказывай, что ты думаешь о теории детектива Кеннеди.

– Я не в восторге, – пробормотал Стивен.

– Почему?

– Ладно еще дыры: неизвестен мотив, непонятно, как Кевин узнал о побеге, и все такое. Дыры после стольких лет неизбежны. Меня беспокоят результаты по отпечаткам.

Я давно ждал – заметит Стивен или нет.

– А что с ними не так?

Он поднял палец, предварительно слизнув с него майонез.

– Прежде всего, неопознанные отпечатки на чемодане. Может, они ничего не значат, но, будь это мое расследование, я бы постарался идентифицировать их, прежде чем закрывать дело.

Я почти наверняка знал, кто оставил там пальчики, но предпочел оставить свои соображения при себе.

– Я бы тоже, – согласился я. – Что-то еще?

– Да. Еще… – Стивен поднял еще один палец, – почему нет отпечатков на первой странице записки? Протирать вторую страницу смысл есть: Кевин не хотел, чтобы копы нашли его отпечатки на прощальном письме, если кто-то что-то заподозрит и объявит о пропаже Роуз. Но первая страница? Допустим, Кевин достал ее из тайника, где она лежала все это время, собирался использовать ее как свою предсмертную записку и признание, – зачем тогда протирать ее начисто и класть в карман рукой в перчатке? Чтобы никто не связал его с запиской?

– А как это объясняет детектив Кеннеди?

– Говорит, это мелкая нестыковка, пустяк, такое бывает в каждом деле. Кевин вытирает обе страницы в ту первую ночь, прячет первую, а когда снова достает, не оставляет отпечатков – они ведь остаются не всегда. Так-то оно так, вот только… Мы говорим о человеке, который собирается покончить с собой. Он фактически признается в убийстве. И плевать, какой ты крутой, ты будешь потеть как су… как сумасшедший. А когда потеешь, оставляешь отпечатки. – Стивен покачал головой. – На странице должны были быть отпечатки, и точка, – подытожил он и снова принялся за сэндвич.

– Давай смеха ради на секундочку представим, что мой старый друг детектив Кеннеди в кои-то веки заблуждается и Кевин Мэкки не убивал Роуз Дейли. Что мы тогда имеем?

Стивен посмотрел на меня.

– Мы считаем, что Кевина тоже убили? – спросил он.

– Это ты мне скажи.

– Если он не вытирал записку и не клал ее в карман, это сделал за него кто-то еще. Значит, убийство.

Внезапно меня снова захлестнула волна предательской нежности к пареньку. Я едва удержался, чтобы не обнять мальчугана за шею и не взъерошить ему волосы.

– Логично, – сказал я. – И что нам известно об убийце?

– Мы считаем, что это был один и тот же человек?

– Искренне на это надеюсь. Соседи у меня, может, и с придурью, но два убийцы на одной улице – это уже перебор.

За последние секунд шестьдесят, минувшие с тех пор, как Стивен начал излагать собственные умозаключения, он стал бояться меня куда меньше. Паренек подался вперед, облокотившись на стол, и так увлекся, что напрочь забыл об остатках сэндвича. В его глазах вспыхнул новый, жесткий огонек – такой жесткости я не ждал от милого застенчивого новичка.

– Тогда, если верить Куперу, это, скорее всего, мужчина. Возраст, допустим, от тридцати пяти до пятидесяти; значит, ему было от пятнадцати до тридцати, когда умерла Роуз; в хорошей форме – и тогда, и сейчас. Определенно парень с мышцами.

– С Роуз – да, – сказал я. – С Кевином – необязательно. Если придумать, как заставить его высунуться из окна, – а Кев недоверчивостью не отличался – одного легкого толчка хватило бы. Мышцы не нужны.

– Значит, если нашему преступнику было от пятнадцати до пятидесяти, когда он добрался до Рози, то сейчас ему от тридцати пяти до семидесяти.

– Увы. Что еще поможет нам сузить круг поисков?