Фельдмаршал в бубенцах

Но Фредерика не поддержала шутливого тона, а во взгляде ее появилась тень печали:

— Мне не с руки бунтовать, дон Клаудио. Версо холодно в мире. Он не боец по природе. Он чудесный человек и ласковый брат, совсем не приспособленный для постоянной борьбы с обстоятельствами. Однако со смертью нашей семьи мне досталась лишь скорбь, а ему — еще и ответственность за нас обоих. Наши потери что-то надломили в нем. Он непрестанно чего-то опасается, все время защищает меня непонятно от кого, прячет за дверьми, расспрашивает о каждом моем шаге, не спускает с меня глаз. Я порой чувствую, что он что-то скрывает и нам действительно угрожает какая-то неведомая опасность. Мне стало бы легче, будь брат со мной откровенней. Но я не могу изменить его. Зато могу сделать так, чтоб хотя бы здесь, со мной ему было тепло и бестревожно. Пока ему кажется, что я его прежняя маленькая послушная сестренка, он спокоен за меня. А ради этого мне нетрудно поумерить свои желания. Версо очень любит меня, только и всего. — Она подняла глаза и виновато улыбнулась: — Простите меня, дон Клаудио. Я оказалась не слишком респектабельной хозяйкой. Распустила язык, словно рыночная лоточница, а здесь даже нет Версо, чтоб меня приструнить. Видите ли… я почти никого не вижу, кроме брата. А с ним… порой бывает не слишком просто.

Орсо заколебался, ища какой-то правильный ответ, одновременно желая сказать что-то очень светское и боясь спугнуть это внезапное хрупкое доверие. Но в этот миг дверь распахнулась, и на пороге появился насквозь промокший Эрнесто.

* * *

— Вот так все и началось… — задумчиво проговорил кондотьер, не глядя на Годелота. — Знаю, все это было лишь плодом обстоятельств. Жизнь была на надломе. Я был одинок. А может… Черт его знает, может, и правда случаются те самые встречи, что раз и навсегда.

Он умолк, с болезненной гримасой проводя ладонью по лицу. Что он мог рассказать сидящему у его постели мальчишке о тех бесконечно далеких днях? О том, как во время этого неуклюжего разговора впервые смотрел на Фредерику, не отводя глаз? Как вдруг почувствовал за щитом траурного сукна и сдержанных манер что-то безымянно близкое, давно утраченное им и вдруг вспомнившееся с неистовой и больной силой? Как полночи просидел потом за кружкой дешевого пойла, почти физически ощущая горящий внутри хрупкий огонек, который хотелось машинально прикрыть ладонью от ветра? Как день за днем медленно приоткрывал заслонку души, опасаясь рассыпать тлеющие в ней угли? Как искал общества Фредерики и молчал, не глядя на нее и безмолвно задыхаясь от ее близости?

Да и зачем об этом рассказывать… Еще так много нужно было сказать, пока боль еще глодала спину, напоминая, что он жив. Пока не путались мысли. Пока неизвестно было, надолго ли хватит сил. А далекая осень близ Вероны будто дышала промозглой прохладой в окна, засасывая полковника в трясину прошедших дней.

И мальчишка, хмуро сгорбившийся у его койки, что-то почувствовал. Неловко потянулся за полотном в миске с водой и осторожно приложил лоскут к ноющему лбу кондотьера.

Орсо сдержал вздох удовольствия от холодного прикосновения. Встряхнул головой, смахивая капли, и вдруг криво усмехнулся:

— Вы бывали влюблены, Годелот?

Шотландец невольно улыбнулся:

— Ну… случалось.

— Успешно?

Юноша улыбнулся шире:

— Не слишком.

— Прекрасно, — одобрительно кивнул полковник, — так и нужно. Нужно пройти все мытарства в свой срок. Пылкий юный дуралей, отвергнутый воздыхатель, ревнивец, счастливый осел, одинокий циник… Потому что, если впервые вы полюбите в зрелом возрасте, — все эти ипостаси оживут в вас одновременно. Они примутся каждая за свое, будут сражаться за преобладание и доказывать свои права. В лучшем случае вы заречетесь снова лезть в эту историю. В худшем же сначала наломаете невиданных дров.

Усмешка Орсо погасла, и он заговорил спокойно и задумчиво, словно сам с собой:

— Я не знаю, как это случилось и откуда взялось. Но в тот день моя жизнь раскололась надвое. Зажило что-то, нарывавшее долгие годы. А что-то давно мертвое вдруг проснулось и начало дышать. Вы тоже военный, Мак-Рорк. И потому, вероятно, однажды вы поймете меня. Пылкая страсть к роковым красоткам — все это влечет либо по молодости, либо по пьяни. Фредерика была совсем другой. Я даже не могу сказать, была ли она красива. Я сроду не задумывался, красива ли кровь в моем теле. Она делает меня живым, а значит, она совершенна.