Фельдмаршал в бубенцах

— Вы подобрали меня в придорожной грязи, Эрнесто. Меня разыскивают бесчисленные наемные головорезы. И, поверьте, вовсе не за прекрасную душу и чистые руки. Вы совсем не знаете меня. Черт меня подери, если я понимаю вас!

А Альбинони вскинул обезображенное лицо, и огромные черные глаза полыхнули:

— Я кажусь вам идиотом, Клаудио?! Вы дьявольски правы, — отрезал он жестко и зло, — но зря мните, что я не знаю, на что способны люди. Я прекрасно осведомлен, что мы за гнусное, гнилое племя. И в курсе, что в мире никому, совершенно никому нельзя доверять. Не удивлюсь даже, если знаю об этом лучше вас… Но вы в том же положении, что мы с сестрой. И вы… вы заслуживаете шанса на новую жизнь.

Орсо молчал, глядя в очаг и с бессмысленной пристальностью следя, как багрово-оранжевые чешуйки уцелевшей на полешке коры медленно скручиваются раскаленными завитками. Вот оно. Пришло само. То, за что он даже не думал бороться. Припорхнуло непуганой пичужкой и село прямо на ладонь, только сожми пальцы. Он останется с Альбинони. Он скажет Фредерике все, что выжигает его изнутри день за днем. Он будет рядом всегда, чтобы она не боялась ни темноты, ни потерь, ни одиночества. К черту Московию. К черту сказочных варваров в мехах, осыпанных алмазами. Он поедет в Индию за своей собственной сказкой, и пусть весь остальной мир катится в ад. Вот сейчас, сейчас же. Сжать пальцы, пока пичужка не улетела.

Лейтенант поднял голову и произнес, мучительно, как застрявшие в теле щепки, выдирая из себя слова:

— Нет, Эрнесто. Простите. Я не могу. А вам лучше поторопиться с отъездом.

Монах не оскорбился. Не удивился. Ничего не спросил. Не обвинил офицера в неблагодарности. Не потребовал объяснений. Он лишь с минуту молчал, глядя на Орсо, а потом кивнул:

— Понимаю. Что ж, прощайте, друг мой. Берегите себя. Храни вас Господь.

Дверь питейной хлопнула, выпуская Эрнесто в дождливый мрак, а лейтенант в изнеможении прижался спиной к шершавой стене и дважды ударился затылком о щелястое дерево. Да… Пусть уезжают. Скорее, подальше, навсегда. И тогда будь что будет. И пусть Начо Прадера подавится шелковой перчаткой. Орсо сам станет заталкивать ее в глотку своему бывшему денщику, пока у того не вылезут из орбит его поганые глаза. И тогда… тогда он будет свободен. Он отбросит наконец все сомнения последнего времени и отправится на поиски удачи.

Офицер тяжело вздохнул и поманил кабатчика. Напиться… До кругов в глазах, до тошноты, до омерзения. И тогда завтра, в тягучей похмельной одури, он уже не сможет думать о своем коротком счастье, уже готовом навсегда упорхнуть.

…Следующие сутки Орсо запомнил плохо. Но пришло новое утро, сдернувшее с разума тусклую пьяную дерюгу и оставившее всего одну мысль: он не простился. Он оттолкнул Эрнесто, ничего не объяснив, ни за что не поблагодарив. Он может никогда больше не увидеть Фредерику. Он малодушно поспешил остаться наедине со своей потерей.

Еле дождавшись рассвета, он рванулся в тратторию. Но его… не приняли. Просто не приняли, как ни бушевал он у конторки перепуганного хозяина. Испробовав весь арсенал убеждений и угроз, Орсо ушел, оставив для Альбинони письмо. Но его не приняли ни вечером, ни назавтра, будто монах и его сестра попросту вычеркнули случайного знакомого из своей жизни.

Двое суток он ничего не слышал об Альбинони. Двое бесконечных суток метался между здравым смыслом и паникой. Но хуже всего было другое: Начо тоже молчал, даже не пытаясь снова встретиться с вожделенной жертвой. К вечеру второго дня Орсо не хотел уже ничего, кроме как убить Прадеру и самому сдаться властям.

А на третий день ему снова доставили записку. Весьма лаконичную.«Жду вас, дон Клаудио. Ф.».

Еще едва смеркалось и над городом нависли ранние снежные облака, когда Орсо широким шагом пересек площадь и вошел в тратторию. Сегодня его сразу пропустили к постояльцам, словно этой двухдневной осады вовсе не было. Взбежав по лестнице, он остановился у двери, блестевшей медными шляпками гвоздей. Вдохнул, унимая сердечный бой, и постучал.

— Входите, дон Клаудио, — раздался изнутри голос Фредерики, такой спокойный, будто она просто ждала его к трапезе. Орсо толкнул незапертую дверь и остановился на пороге. Девушка сидела в кресле у камина, глядя на лейтенанта. В ее правой руке поблескивала серебряными кольцами старинная тонкая флейта…

Он осторожно захлопнул за собой дверь и поклонился с чопорностью, от которой самому захотелось скривиться. Набрал воздуха, чтобы что-то сказать, но Фредерика опередила его:

— Версо сказал, что вы не поедете с нами, дон Клаудио. Воля ваша. Но прошу вас, хотя бы скажите почему.

Лейтенант хмуро сжал губы. Он знал, что должен сказать, но совсем не знал, как именно.

— Сударыня. Здесь нет никаких тайн. Я дезертир из испанской армии, и мне грозит арест. Меня преследуют очень опасные люди. Я уже давно поступаю непорядочно, подвергая вас риску своим обществом.

Фредерика сдвинула брови и горячо проговорила: