Фельдмаршал в бубенцах

Альбинони медленно поднялся с пола.

— Убирайтесь, — устало бросил он, отворачиваясь.

* * *

Полковник глубоко вздохнул, глядя в потолок:

— Но никакого «завтра» не случилось. Наутро за мной явились солдаты. Эрнесто выдал меня властям. Фредерику я больше не видел никогда. Альбинони же зашел ко мне в тюрьму перед самым судом. Он вел себя так, словно встретил меня впервые и пришел как священник к осужденному. Но, оставшись со мной наедине, будто окаменел. Едва разжимая губы, он сказал мне, что Фредерика не перенесла пережитого позора и отравилась. Что это моя вина, и я понесу наказание по заслугам. Он ушел, не дожидаясь ответа, и я не видел его восемнадцать лет. До той самой ночи в Кампано…

Потом был суд. Я не помню обвинений, не помню, оправдывался ли. Меня впервые совершенно не заботила собственная судьба. Пожалуй, я был разочарован, узнав, что меня не приговорили к казни. Оказалось, что за эти месяцы один из самых влиятельных моих недругов успел скончаться, а без его показаний дело не имело прежнего веса. Меня даже решили экономии ради не тащить обратно в Испанию. Я был осужден на двадцать лет каторги. Это, впрочем, было равносильно отсроченному смертному приговору. Там мало кто выживает больше нескольких лет.

Однако для меня все обернулось иначе. Попав на каторгу, я быстро завоевал авторитет среди прочих заключенных. Не из-за каких-то особых качеств. Просто я не боялся смерти и равно ненавидел жизнь и людей. Смерть, видимо, все же женщина. Ей неинтересны те, кто равнодушен к ней.

Вскоре я получил неслыханный подарок: на ту же каторгу угодил и Начо. Думаю, о нем тоже похлопотал Эрнесто. Там я выполнил свое обещание. Правда, подсвечников у нас не водилось, но я с блеском заменил его острием мотыги. После нескольких свирепых драк и еще двух убийств, в которых меня так и не сумели уличить, я занял прочное положение. Через год же я был королем каторги. Меня называли Бешеным Псом, меня люто боялись даже надзиратели, меня считали ледяным чудовищем без души. Я многое пережил там, Годелот… Голод, побои, страшные эпидемии, изнурительный труд. Там люди теряли человеческий облик. Там убивали за половинку вареной свеклы. Там я познакомился с Клименте. Он стал моим единственным другом, им и остался.

Я был уверен, что там мне и суждено сгнить, хотя мало по этому поводу тревожился. Мне было все равно. Но судьба та еще затейница. Через пять лет меня неожиданно выпустили с полным оправданием. А у тюремных ворот ожидала карета, доставившая меня в провинциальную усадьбу парализованной герцогини Лазарии Фонци. Это она, нажав на какие-то свои рычаги, добилась моего освобождения.

Никогда не забуду, как впервые стоял перед ней… Изможденный оборванец с тощим мешком на плече перед изможденной женщиной в тяжелом бархате. Герцогиня же сухо сообщила мне, что ей нужен надежный полководец для ее личной армии. Человек, на которого она сможет полагаться, как на каменный постамент. Способный защитить ее хоть от самого дьявола и выполнить любое поручение. Мои методы ее не интересуют.

Я согласился сразу же и верой и правдой служил герцогине много лет. Я получил полномочия кондотьера и несколько раз возглавлял наемное войско, которое госпожа предоставляла дожу во время войн. Герцогиня, как и ее покойный отец, всегда была щедра в этих вопросах и потому по сей день неизменно пользуется непререкаемым уважением правящего поднебесья.

Первые годы были тяжелы. Каторга порядком меня изуродовала, и вам повезло, Годелот, что вы не успели побывать под моим началом в то время. Я был редкостной мразью. Я назначал адские экзекуции за любую провинность, казнил непокорных, пытал пленных. Не помню, скольких солдат я собственноручно забил до смерти. Дисциплина, которой славится герцогское войско, имела непомерную цену. До сих пор удивляюсь, как никто из подчиненных не сумел покончить со мной. Многие пытались…

Но, на мое счастье, Италия не вылезала из доспехов. Война стала моим спасением. Она умеет понаделать в человеке прорех, сквозь которые постепенно вытекает любой душевный гной.

Не скрою, я вернулся в тот памятный мне городишко. Я отыскал ту самую тратторию и навел справки. Я все еще надеялся, что Эрнесто лгал мне. Но нет. Хозяин траттории подтвердил, что смутно помнит, будто около пяти лет назад здесь жили монах и его младшая сестра. Бедняжка умерла, и брат увез ее во Флоренцию, чтобы похоронить на семейном кладбище. Не стану гадать, как Эрнесто обставил все это. Обладатель Флейты мог убедить кого угодно и в чем угодно…

Однако одиннадцать лет назад герцогиня велела мне предоставить отряд из шести солдат ее духовнику, монаху Руджеро, для обыска в доме некоего еретика. Приказ я исполнил, но, получив отчет, узнал, что при этом… хм… обыске убили мирную крестьянскую семью. Я был взбешен, хотя, признаюсь, больше фактом нарушения устава. Я никогда не терпел неподчинения.

В ярости я бросился к синьоре. Устроил такой скандал, что мне позавидовал бы даже наш прежний лагерный комендант. И тогда мне впервые поведали, что герцогиня ищет древнюю колдовскую Флейту.