Фельдмаршал в бубенцах

— Эрнесто… Я очень благодарен вам. Я хорошо знаю людей и не привык к их благородству. А потому буду с вами честен уже хотя бы в знак глубокой признательности. Я бывший офицер испанской армии. В силу своей… пестрой военной биографии был вынужден бежать из Испании, но меня быстро настигли. Я ускользнул из рук наемника, бросив пожитки в какой-то паршивой таверне. Оттого и попался вам на тракте в столь жалком виде и без гроша в кармане. Однако меня не перестанут искать, покуда не найдут. Я собираюсь покинуть страну, хотя пока не знаю, как именно. И я теперь в немалом долгу перед вами, в том числе и денежном. С деньгами у меня туго, а потому… я хотел бы узнать, не могу ли отблагодарить вас как-то иначе.

Монах спокойно ответил:

— О деньгах не тревожьтесь. Все ваши вещи уже здесь.

Орсо на миг онемел.

— Что?.. Но… Эрнесто, вы шутите?

— Клаудио, это же проще простого. Я сразу рассудил, что с двумя ранами вы не могли пройти пешком долгий путь. В то же утро я поехал назад по тракту, где встретил вас, и навел справки в первой же траттории.

Лейтенант потер лоб:

— И вам безропотно отдали мои вещи? Но ведь в моей комнате…

Он осекся, однако Альбинони не сменил спокойного тона:

— Да, тело наемника уже нашли. Чего вы побледнели, Клаудио? Я же клирик. Я с кислым видом сообщил хозяину, что вы умерли от ран прямо на дороге и ваше тело привезли в церковь. И что ваши пожитки нужны для уплаты долгов и расходов на похороны. А потом потребовал, чтобы хозяин немедленно оповестил власти, поскольку вы были важным фигурантом в политическом деле, вас ждали с докладом весьма высокопоставленные лица, а преследовавший вас наемник напал на вас прямо в трактире, и хозяин даже не подумал прийти вам на помощь.

Бедолага оказался прост, словно пирог с вишней. Он трижды переменился в лице, повалился мне в ноги, умолял, чтобы я не выдавал его. Вопил, что слыхом ничего не слыхал и не знал о вашей важной миссии. Он немедля вернул мне все ваши вещи. Наемника же в тот же день похоронили неподалеку от деревни.

Орсо долго молчал, прежде чем поднять на монаха взгляд.

— Эрнесто, — твердо сказал он, — вероятно, не так я должен говорить с вами после всего, что вы сделали для меня. Но я не верю в бескорыстное человеческое великодушие. Почему же вы так… участливы?

А клирик только улыбнулся одними уголками губ, и в этой сдержанной улыбке лейтенанту почудилась печаль.

— Нам всем что-то нужно от ближних. Не берите в голову, Клаудио. Считайте, что я замаливаю свои немалые грехи. Давайте, что ли, еще выпьем…

…Они вовсе не собирались в Милан. И ни в какой другой крупный город. А еще они не собирались рассказывать случайному попутчику, куда именно собираются, и Орсо догадывался, что они сами этого еще не решили. Они не стремились рассказывать о себе и сами тоже не задавали лишних вопросов. Но, как ни мало знал лейтенант о своих новых знакомых, в одном он был уверен: ему хорошо с ними. Этому суровому, несгибаемому, недоверчивому человеку было непривычно и почти тревожно тепло в тихом обществе брата и сестры Альбинони. Он сам не понимал, почему до сих пор остается с ними. Ему нужно было бежать. В Швейцарии его ждал шанс на спасение. А Орсо все тянул, не покидая Италии и каждый день рискуя.

Все его скудные пожитки оказались на месте, даже деньги были целы до последнего медяка. Он мог уехать в любой день — и все не уезжал. Вместе с Альбинони он прибыл в крохотный сонный городок близ Вероны и поселился на простецком постоялом дворе неподалеку от траттории, где остановились клирик и его сестра.

Первые дни лейтенант пытался понять причины своих бестолковых колебаний и нерешительности, но вскоре бросил всякие раздумья. В конце концов, он оказался над обрывом своей жизни. Никто и нигде его не ждал. Опасность, висевшая над головой, стала казаться несущественной, поскольку жизнь его не представляла никакой особой ценности, чтобы так уж яростно за нее цепляться.

Орсо, всегда дороживший своей свободой, впервые в жизни ощутил себя одиноким. А там, в траттории, его всегда ждали. Лейтенант почти не заметил, как Эрнесто Альбинони стал ему другом.

Они проводили вместе целые часы. Клирик никогда не пытался говорить с Орсо о религии и вообще не выказывал ни тени ненавистного тому церковного ханжества. Офицеру даже казалось порой, что этот молодой аристократ в рясе еще менее религиозен, чем он сам. Эрнесто был лишь немногим старше лейтенанта, но подчас казался тому глубоким стариком, прожившим долгую и неласковую жизнь.

Монах говорил о людях с какой-то особой прохладной горечью, будто не ожидал от них ни порядочности, ни справедливости, но и права на осуждение за собой не признавал. Орсо рядом с ним иногда казался себе совсем юным, наивным и полным иллюзий. Но Альбинони был умен, прекрасно образован, и беседы с ним доставляли лейтенанту удовольствие, несмотря на привкус усталого цинизма.