Фельдмаршал в бубенцах

Неожиданно пришло на ум, как давно он не покидал сырой и замшелой Венеции, ее каналов и каменных стен, раскаленных площадей, надменных жителей и нескончаемых интриг.

А сейчас пыльный тракт уходил вдаль меж полей, плавным изгибом поворачивая за рощу, перегретые солнцем цикады истошно стрекотали в косматой траве обочин, и конь ретиво мчался вперед, похоже, порядком застоявшись в станке.

Это было совсем как раньше… В той простой и беспечной жизни, полной мальчишеских фантазий и не имевшей ничего общего с его нынешней действительностью. Он почти не успел осознать, как быстро закончилось короткое отрочество, сорвавшись с его хрупкого края в холодный и суровый мир. И сейчас на несколько долгих и упоительных минут Годелот почти готов был поверить, что все по-прежнему. Замок Кампано бестревожно ждет его, укрывшись от глаз за следующим холмом, а мрачные тайны чужих грехов и ошибок, жизней и смертей просто пригрезились ему в тяжелом сне от непривычного по молодости похмелья.

Уже к вечеру, раздумывая о ночлеге, юноша попытался напомнить себе, что он вовсе не отпущенный в увольнительную солдат, а курьер с сомнительным посланием и нужно не забывать об осторожности.

Постоялых дворов в этих краях всегда хватало, и Годелот, недолго посомневавшись, пропустил первые два и выбрал суматошный и шумный кабак, больше напоминавший притон. Сгоряча он подумывал назваться именем покойного деда, чтоб не упоминать своей иноземной фамилии. Однако, войдя в питейную залу, он вскоре почувствовал себя дураком. С чего он возомнил, что здесь кому-то есть до него дело? Здесь рекой лилось вино, в чьих-то неумелых руках надрывался ребек[2], а осоловелый от усталости хозяин без единого вопроса подал шотландцу ужин, сгреб деньги в карман фартука, хмуро кивнул и исчез.

Отдельных комнат в таверне не водилось, и Годелот провел невыносимую ночь в клетушке с двумя бродячими торговцами, один из которых храпел, как распоротая волынка, а второй был вдребезги пьян и потому неуемно говорлив. Утром невыспавшийся и злобный шотландец вывел из стойла коня и поклялся себе, что следующую ночь проведет совсем иначе, даже если соглядатай Орсо уляжется у него прямо под дверью.

…Доктор Бениньо не лукавил: отыскать Бурроне оказалось проще простого. Эта богатая деревня не поскупилась на основательную доску-указатель за лигу от своего частокола. Однако чем ближе была цель пути, тем большее замешательство ощущал шотландец.

Он собирался в эту поездку, как в бой. Доктор предупреждал его, что недальний этот вояж рискован, и сокрушался, что ставит Годелота под удар. Однако более мирной поездки шотландец не мог и вообразить… Ни один человек еще не проявил к нему ни тени интереса. Никакие неожиданности не омрачали дороги, а уж как незаметно проследить за всадником посреди голого, как стол, скошенного поля, солдат и вовсе не понимал. Так где же подвох? На месте назначения? Или сюрпризы притаились на обратном пути? Или он окончательно свихнулся и ищет врагов едва ли не в собственных карманах?

Поразмыслив некоторое время, шотландец пришел к простому заключению: не нужно впадать в безлепицу, но и терять бдительности нельзя. В свой час все и так само разрешится.

Постоялый двор «Эдемовы кущи» тоже отыскался без труда и впечатлил Годелота размерами и невиданной чистотой. Поначалу привычно оробев, шотландец напомнил себе, что давно не выглядит оборванцем, а посему приосанился, чуть ниже надвинул шляпу и вошел в тратторию с самым независимым видом. Навстречу тут же поспешил слуга, пообещал накормить коня и усадил гостя в углу потише. В нехитром устройстве души любого трактирщика Годелот разбирался не хуже других, а потому незамедлительно заказал обильный и дорогостоящий обед. Он знал, что такую трапезу хозяин непременно подаст сам из опасения, чтоб слуга не умыкнул лишнюю монетку от щедрого постояльца.

Этот простой расчет себя оправдал: двадцать минут спустя у стола появился низкорослый лысый человечек с веселыми глазами прирожденного хитреца и огромным деревянным подносом. Умостив на столе свою ношу, он не без артистизма поклонился, демонстративно обмахнул тряпицей чистую столешницу и начал сноровисто расставлять кушанья перед Годелотом, нахваливая их благожелательным тоном хлебосольного хозяина.

— Мессер Берсатто, если я не ошибаюсь? — вопросительно приподнял брови Годелот, подражая полковнику Орсо, а кабатчик расплылся в широкой улыбке:

— Какая честь, господин военный! Вам известно мое скромное имя!

Юноша, невольно забавляясь, развел руками:

— О вашем заведении идет самая добрая слава, а хороший трактир бывает лишь у хорошего хозяина. Не выпьете ли со мной, любезный?

Это «любезный» прозвучало совсем по-полковничьи, и шотландец уже чувствовал, что готов по-дурацки расхохотаться. Но на Берсатто манеры визитера произвели самое глубокое впечатление.

— Я, право, смущен, господин офицер, — поклонился он еще ниже, и шотландец прикусил губу. Он уже стал «офицером»… — Вы любезны и щедры, как истинный вельможа.