Фельдмаршал в бубенцах

— Пустое, — отозвался Годелот и изящно повел ладонью в направлении кувшина, теперь уже вспомнив доктора Бениньо. Кабатчик тут же наполнил кружки и снова раскланялся:

— За ваше драгоценное здоровье, сударь!

Титул Годелота рос с каждой минутой, а посему шотландец решил, что почва подготовлена и пора переходить к делу.

— А ведь я к вам не случайно, мессер Берсатто, — заметил он, допивая вино, — я, знаете ли, направляюсь на родину и взялся передать для вас послание. С оказией, так сказать.

Кабатчик снова машинально сложился в поклоне:

— Вот как? И от кого же такая честь?

— От вашего друга из Венеции, — ровно проговорил Годелот. — С искренней благодарностью, — значительно добавил он, следя за реакцией Берсатто. Однако кабатчик лишь удивленно поморгал:

— Из Венеции? О… Не от господина ли…

Он замялся, будто ожидая, что визитер сам назовет имя, но Годелота вдруг охватило чувство, что сейчас нужно остановиться и следить за каждым словом.

— Это мне без интереса, — почти скучающе пожал плечами юноша. — Полагаю, в письме найдется подпись. Но господин очень обходительный. Я же лишь посыльный и никакими подробностями не интересовался. Прошу вас.

С этими словами он поставил на стол бутылку, завернутую в холст. Хозяин взял сверток в руки, словно хрустальный, набожно его оглядел и предсказуемо поклонился:

— Благодарю сердечно, ваша милость. Кушайте на здоровье. Если чего пожелаете, слуги завсегда тут. А я отлучусь с вашего милостивого позволения, но в любой миг к вашим услугам.

Годелот, у которого от этого приторного подобострастия уже побаливали зубы, с готовностью кивнул:

— Конечно, мессер Берсатто.

Обед оказался выше всяких похвал, но шотландец помнил наказ доктора не ждать ответа и не задерживаться. Расплатившись, он вышел из траттории, однако у самой коновязи снова столкнулся с кабатчиком. Тот учтиво придержал солдату стремя, а потом слегка заговорщицки ухмыльнулся:

— Ваша милость, вы уж передайте моему другу, что я его нижайше благодарю и обещаю все сделать, как он велит, пусть и не сомневается.

Годелот подобрал поводья.

— Непременно. Счастливо оставаться, друг мой.

— И вам доброй дороги! — И Берсатто поклонился с уже осточертевшей назойливостью.

* * *

Из Бурроне Годелот выехал едва за полдень, но у самого тракта придержал коня и призадумался. Поручение было выполнено, обратная дорога недалека, но явиться в Венецию за два дня до установленного срока будет странно. Кроме того, положа руку на сердце, соскучиться по службе шотландец не успел…

Итак, у него имеются двое суток свободного времени, хороший конь и кое-какие деньги. Все это стоит применить разумно и по возможности весело.

Годелот сдвинул шляпу на затылок и расстегнул воротник дублета. А ведь отсюда рукой подать до Кампано… Интересно, как там сейчас? Крестьяне наверняка вернулись на родные пепелища. Куда им еще деваться? А замок и земли? Кто унаследовал их, и взялся ли вообще кто-то за восстановление родового графского гнезда?

Эти мысли вдруг нагнали лютую тоску, и шотландец вздохнул, снова потеребив воротник. Черт, а ведь и отпуск он получил, отговорившись смертью родственника. Солдаты нередко плутовали с отпусками, зная, что на похороны командир даст денек-другой почти наверняка. В этом негласно не усматривалось ничего дурного, не забудь только осенить себя крестным знамением да в церкви за грешок словцо шепнуть. Но Годелот все еще был по-юношески щепетилен. В конце концов, есть и другие дела, о которых недосуг было размышлять в круговерти недавних забот. Еще некоторое время постояв у обочины, он решительно понукнул коня и выехал на тракт.

Вечером того же дня шотландец уже въезжал в Тревизо.

Он побывал в этом городке совсем недавно и был сражен его богатством, красотой и многолюдностью. Сегодня же Годелоту почудилось, что за прошедшие месяцы город стал совершенно другим. После огромной, шумной, яркой Венеции Тревизо оказался маленьким, сонным и провинциально-затрапезным.

Уже темнело, и юноша направился в ту же тратторию, где останавливался в прошлый раз. Он ехал неспешным шагом по смутно знакомым улочкам, замечая, что нищие тут совсем не так наглы, как в Венеции, лавки — темнее и проще, а люди — приветливее. Странно…

Ночью заснуть снова не удалось. Стояла отчаянная жара, город был непривычно тихим, невыносимо нудно зудели комары. Откуда-то вдруг вынырнул мстительный интерес, поплатился ли паскудный торгаш Винченцо за избиение Пеппо, хотя здравый смысл подсказывал, что исчезновение подмастерья было незатейливо списано на побег, а хозяин, небось, еще и сетовал на неблагодарного мерзавца.

Да и черт с ним! Годелот тоскливо вздохнул, стянул омерзительно влажную рубашку и бросил на пол. У него здесь всего одно дело, которое займет самое большее полчаса… Лишь только спадет дневная жара, он двинется обратно. И, возможно, не стоит рассказывать доктору, какой старушечьей скукой оказался вояж, куда его посылали, словно на верную смерть. Кто знает, не передумает ли эскулап насчет обещанной награды.