Феминиум

– Ну да, – выкрикнула Эйтне злым обиженным голосом, подпрыгивая на обеих ногах, словно топтала тела поверженных врагов, – спроси Крэйбра, как его Брес-фомор принимал в царских палатах! Не больно-то ему понравилось.

– Ну и где теперь Брес? – не осталась Мораг в долгу. – Никто не смеет безнаказанно обижать барда!

– Брес просто зарвался, – попыталась объяснить сестрам Эрин. – Был бы он добрым и щедрым королем, Туата бы и до сих пор его терпели. А теперь у них снова Нуаду. И война.

– Нелюди меж собой бьются, люди только рады, – сказала на это мать. – Нам бояться надо, если они на нас с двух сторон хлынут.

– А ты кем будешь, Эрин?

Птицей, что взвивается в небеса, рыбой, стремящейся в глубины, травой, набегающей на холмы, утренним туманом, сгустившимся в ложбинах, тенью от облака, павшей на луг, и светом в разрыве туч. Плачем струны в вечернем воздухе или зовом рожка на рассвете.

– Эрин, – сказала мать из глубины темного покоя, – будет рожать королям сыновей.

Эрин украдкой вздохнула, опустила голову и снова воткнула иглу в полотно.

– Знатную крепость ты выстроил, Эохайд, – заметил Мил, когда его посольство подъезжало к дому клана Фир Болг и хозяин с дружиной встречал гостей. – Выше сосен!

– А с другой стороны обрыв прямо в море и острые камни внизу. То не я, то мои предки построили в те времена, когда мир еще не знал богини Дану[7], а от моря и до моря это была наша земля. Тут под каждым углом ребенок лежит, и, я тебе скажу, не простого рода ребенок. Потому и стоит крепко.

– У фоморов, поди, научился? – слегонца поддел хозяина Мил.

– Я у кого хочешь научусь, если это мне силу даст, – Эохайд начинал злиться, но сдерживался. Гость был дорогой и долгожданный.

– Я к тому говорю, что слух идет – они у вас брали дань детьми. Две трети рожденных за год – и столько же зерна и скота. И вы платили.

– Раньше платили, более не хотим. И ты дальнюю дорогу проделал не для того, чтобы только доблестью Мил Эспейн хвастать. Я вас против нелюди в деле тоже пока не видал.

Господа и воины приблизились к воротам, и рабы живо растащили жерди, освобождая конным проезд. Те спешились во дворе, и им сразу подали вина. Мил отпустил своих людей, а Эохайд велел своим домашним устроить гостей. Приезжие воины сгрудились у колодца: день был жаркий, и они обливались водой прямо у лошадиных поилок, хохоча как дети и растаптывая дворовую землю в жидкую грязь.

– Меж Туата и фоморами нынче свара, – сказал Мил, проходя в залу и садясь. – И будет война.

Вес с ног он снял немалый: был он велик ростом и белокур, пышная борода лежала у него на груди, яркие синие глаза сияли с бронзового лица, иссеченного многими мелкими морщинками. А вот зубы у него были плохие. Собаки и бурые свиньи порскнули в стороны, чтоб не попасть под ноги мужчин.

– Нам это на руку, пусть грызутся. Повезет – так поубивают друг дружку, а мы выпьем в их честь и сохраним в преданиях.

Он пристально посмотрел на Эохайда.

– Ты ведь этого хочешь, последний из Фир Болг?

– Или мы, люди, или они, нелюди.

– И что тебе для этого надо?

– Войско.

– Как много?

– А сколь есть у тебя?

– Сколь ни есть – все мои люди, мои родичи. Моя кровь.

Эохайд усмехнулся.

– Я девку даю, которая стоит своего веса в золоте. А прошу лишь войско.

– Я о твоей дочери много слышал от бардов, но барды наврут за жирный кусок со стола.

– Сам на нее посмотри.

– Мне на нее смотреть не надо, не в мою постель ты ее готовишь. Если мой филид скажет, что твоя дочь моему сыну ровня, – так тому и быть. Филид, – он сделал паузу, – не будет ни есть, ни пить, пока не доложится. Не питай надежд подкупить его, Эохайд Болг.

– В подкупе нет нужды, Мил Эспейн. От моей Эрин не отказался б и Туата Да Дананн.

Эохайд с Милом уже много выпили пива, когда Милов филид Аморген сцарапался им под ноги с лестницы, ведущей в женские покои. Мелкий, морщинистый, словно вяленая рыба, с выбритым черепом, он оказался вождям ровно под локоть. Они ж, чем больше пили, тем более величали в обращенных друг к другу словах, и сейчас само море было им по колено и были они уже друг другу почти братья. По крайней мере Мил вспоминал какого-то родственника, что якобы уже плавал сюда, но был убит нелюдьми подло и предательски, и теперь он, Мил, здесь, дабы взять с них кровавую виру. Филид задрал вверх печеное личико и завел долгое: про то, что ноги у Эрин длинные и прямые, а руки – белые, с тонкими пальцами. Волосы у нее как золото, и она может на них сидеть, а брови ровные и черные, ростом она высока, и шея у нее сильная, и сама она статная, как ясеневое копье. А зубы мелкие и все на месте, и что она здорова и родит многих, и кто возьмет ее, станет править этой землей…

– О! – сказали на это оба вождя, так им это понравилось. Эохайд, впрочем, тут же сделал вид, будто так оно и мыслилось им с самого начала, и плохого он на обмен не ставит. Они тут же решили, что это было пророчество, а пророчество следует обмыть.

«Не хочу, не хочу, не хочу».