Феронакозия

Моя свекровь вплоть до ее внезапной болезни и мучительной смерти искала любой предлог уединиться с Эдиком. И как я не старалась, все же понимала, что стоит ей только поманить его, и он тут же забудет обо всем и побежит за ней. Когда ее не стало, Эдик не плакал, он повел себя, как взрослый. С этого момента он больше не хотел сидеть на диване со мной и братом и надолго перестал улыбаться.

После смерти матери муж тут же убрал «Историю Ада и Рая», сказав, что дети уже наигрались с раритетом, и в такой семье, как наша, держать подобные книги не стоит. Но я также хорошо помню, как парой лет позже я застала его самого в одиночестве в кабинете. Он с любовью перелистывал страницы все той же старинной книги.

Так проходили годы, дети незаметно выросли. Старший мальчик закончил школу с золотой медалью, и мой муж тут же отправил его учиться в Англию. Со временем он стал подающим надежды молодым ученым-археологом, в Россию наведывался редко, во время коротких визитов почти не бывал дома, а все больше проводил время в экспедициях или архивах в поисках любой информации о захватившей его с детства странной идеи. Он намеревался отыскать некие врата, упомянутые в редких древних текстах. Когда мы начинали слишком надоедать ему с вопросами, то он, смеясь, говорил, что это вход в Чистилище.

Младший же, Эдик, пошел по стопам отца. Они проводили много времени вместе. Иногда ездили на охоту с сослуживцами мужа. Наш летний дом был полон трофеев. Они брали уроки у таксидермиста, на даче стоял мерзкий тлетворный запах, так что я совершенно перестала там бывать.

И все же одним летним днем я поехала туда, чтобы утешить позвонившую мне подругу, с которой мы в молодости вместе учились в педагогическом институте. Ее дача стояла рядом с нашей. У нее в тот день пропала дочка, маленькая девочка лет семи. Мой муж задействовал свои связи для поисков ребенка. Наш младший сын сам с группой прочесывал окрестные леса. Он был отличным следопытом, но все было напрасно. Я ночевала у несчастной женщины, не выпускавшей из рук любимого медвежонка ее светловолосой малышки. Я сидела рядом с ней, уговаривая бедняжку поспать, внушая ей надежду, что непременно утром ее ребенок найдется. Увы! Этого не случилось. Эдик с опергруппой и присоединившимися к ней волонтерами еще три дня обходил окрестности, опрашивал возможных свидетелей. Все было напрасно. Ребенок исчез навсегда.

Мать совершенно помешалась. Ей нужна была профессиональная помощь. В те дни в городе только открылась новая клиника профессора Завадовского. Мы с мужем сделали все, чтобы устроить ее туда. Но несчастная женщина не хотела покидать место, где в последний раз обнимала свою девочку. Она то без конца рыдала, то замыкалась в себе, совершенно не реагируя на людей. Я продолжала оставаться с ней, хотя это и было уже выше моих сил. Утром за нами должна была заехать машина. Моя подруга, наконец, уснула, я же не смогла сомкнуть глаз и решила с рассветом заглянуть на нашу дачу, чтобы узнать последние новости от сына.

Я вошла в незапертую дверь. В доме было чисто убрано, но мерзкий запах формальдегида, похоже, впитался в стены. Из душевой, полуголый по пояс, появился мой младший сын. Он вырос в очень сильного молодого мужчину с красивыми синими глаза. На серебряной цепочке у него висел нательный крест. Оба, и отец, и сын, крестились несколько лет назад. Причины их обращения к церкви мне никогда не удалось выяснить до конца. Мой сын был мне рад, хотя и несколько растерян. Он явно не ожидал увидеть мать так рано.

– Все в порядке? – с удивлением произнес он и потянулся за одеждой.

Когда он наклонился, мне бросилось в глаза что-то похожее на тончайшую косичку из светлого волоса, обвивающую крестик.

– Что это у тебя на кресте, Эдик? – спросила я, подходя поближе.

Сын грубо отвернулся и натянул на себя футболку.

– Тебе, мать, делать что ли нечего? Не помню, чтоб ты с рассветом поднималась, – заговорил он, все еще стоя спиной ко мне. Затем он повернулся. На лице его была широкая обезоруживающая улыбка, почти такая же, как в детстве. – Это монастырский оберег, мама.

– Из чего он? – настаивала я. – Покажи!

– Нет, мать, – спокойно и очень твердо ответил он, – не лезь, куда не понимаешь! Ты же не воцерковленная. Для тебя это простое любопытство, а для меня – вера.

Он предложил мне позавтракать, но дольше находиться в запахе разложения и смерти я была не в силах. Я вернулась к своей измученной подруге. Машина заехала за нами в назначенный час. Многие дни я не могла перестать думать о невесомой светлой косичке, обмотавшей серебряный крест.

Прошло еще несколько лет. Раньше мой муж и Эдик порой отпускали шуточки на счет нашего старшего Александра. Они не понимали его странной девственной жизни, занятой только наукой, его нелепой внешности, манеры одеваться, но время расставило все по местам. Александр обретал все большее уважение и влияние в научных кругах. А влияние и власть всегда были для отца и младшего сына самым главным и почетным достижением.