Ферромант

Но никто не имеет права посягать на юдоль престола, а нарушителей ждут страшнейшие из казней. Поэтому истязания на эшафоте казались одной из разновидностей спектакля и вызывали не больше сочувствия, чем страдания растоптанного жука или угодившей в капкан крысы. Но теперь Амиса не просто спустили с небес на землю, но и сделали неотъемлемой частью этой самой грязи, и жизнь его имела хоть какую-то ценность лишь до тех пор, пока Вальдран намеревался отвоевать северные горы. Если же Эльбер откажется от посягательств на захваченную провинцию, то парня ждет такая участь, какую не уготовили ни одному простолюдину.

Поперек хребта вспухла ровная черта, а к пояснице наперегонки пустилась дюжина алых капель. Инна вжалась в доску, но не устояла на подкосившихся ногах и опустилась на колени, не переставая дрожать и тихо всхлипывать.

— Нравится? — спросила ведьма таким тоном, словно речь шла о стряпне на ужин. — Или тебе все равно, как плевать на тех, кого пытали на твоих глазах, или над кем измывался ты сам? Что, уже не так забавно смотреть на чужие мучения?

— Чего ты добиваешься? — процедил Амис, не обращая внимания на впившиеся в ладони ногти.

— Для начала — исполнения наказания. Два!

В этот раз конеголовый ударил медленнее, и удалось разглядеть, как именно тварь орудует кнутом при таком низком потолке. Оказалось, он зажимал кончик в одной из конечностей, потом оттягивал и метал точно в цель подобно тому, как движется тетива арбалета. И кнут не падал сверху вниз, а летел по прямой, причиняя не в пример больше страданий. От дикого визга и без того зажатое в тисках сердце пропустило удар, а веки защипало от проступивших слез. Фрейлина выпрямилась в пряжке, засучила руками по доске и снова рухнула без сил, тяжело дыша и уткнувшись лбом в стену. Принцу показалось, что третьего удара бедолага попросту не выдержит, и это предположение было недалеко от истины.

— Ты убьешь ее…

— Ну и что? Тебе-то какая разница?

Наставник натянул туго сплетенную веревку и замер в ожидании приказа.

— Не надо. Только не так…

— Три!

Амис рывком выпрямился, опрокинув стол, и бросился к свернувшейся калачиком фрейлине. Ошейник тут же впился под кадык, но парень сумел ступить еще шаг прежде, чем цепь намертво зависла в воздухе. И этого шага хватило, чтобы заслонить дрожащее тельце от смертельного удара. Спину словно обожгло каленым железом, в глазах потемнело, а из глотки непроизвольно вырвался вскрик. В отличие от любых других ран, боль от кнута не ослабевала, а наоборот — нарастала с каждым мигом, как если бы каленый прут не отняли, а продолжили вдавливать в плоть. Одним богам ведомо, как девушка вытерпела такое мучение, и даже думать не хотелось о тех несчастных, которых забивали десятью, двадцатью и даже полусотней ударов. Принц приподнялся на цыпочках и зашипел, чувствуя горячую влагу на скулах, а расплавленная сталь все заливалась и заливалась в рассеченную кожу, выталкивая сознание на грань забытья.

— Какой удивительный пример мужества и самопожертвования, — чародейка осклабилась. — Очень жаль, что ты пропускал уроки, иначе бы знал, что если в приговоре указаны три удара, то именно столько преступница и получит, хоть каждый раз подставляй хребет. А теперь садись и наслаждайся окончанием нашего скромного представления.

Цепь выволокла сопящего и дергающегося юнца из прохода между столами и усадила на место.

— Встать! — тут же прозвучал приказ.

Инне удалось выполнить его лишь с третьей попытки — в первую ослабшие колени сразу подкосились, а на второй она поскользнулась на собственной крови. Глядя на девушку, которую прежде презирал и едва терпел, принц не мог унять тяжесть в груди. Всего за несколько минут узница стала выглядеть так, будто сутками махала киркой в шахте — отощавшая, сгорбившаяся, понурившая плечи и свесившая головку на чуть трепещущую грудь. Если бы не проклятая цепь, юноша снова бы заслонил ее собой — без малейших раздумий.

— Ноги шире! Стой ровнее, а то опять свалишься!

Фрейлина прижалась мокрой щекой к доске и задержала дыхание. Не успел принц и рта открыть, как кнут со свистом разрезал воздух и вонзился в черную гладь с такой скоростью, что оставил вмятину в пальце от макушки пленницы. Амис всерьез подумал, что существо промахнулось, но тут Наставник бережно взял обомлевшее тельце на руки и понес к выходу.

— Теперь ты знаешь, что такое ложь, — колдунья встала и неспешно зашагала следом. — Ложь — это боль. И не всегда твоя.

***

Парень просидел неподвижно несколько часов, пялясь остекленевшим взором на размазанную по полу кровь. Его никто не беспокоил, не давал новые задания, и на раздумья времени хватало. И лишь начав клевать носом, он вернулся в комнату, лег на кровать, не притронувшись к остывшей у стола еде, и мгновенно отключился.