Фестиваль

– Короче, пить ему надо меньше или совсем не пить. Иначе сдохнет, – жестко, но справедливо сообщил доктор.

– А в каких пределах? – спросила умная поэтесса Маша.

– На самом деле это чисто индивидуально, – начал объяснять эскулап. – Понимаете, для его стадии – или пусть каждый день пьет по чуть-чуть, или совсем завязывает. Но надолго, ибо недлительные воздержания, прерываемые порой запоями, особенно опасны.

– Спасибо, доктор. Скажите, а вы сами-то махнете на дорожку? – предложил чекист.

– Ну, а чего ж не махнуть, если с хорошими-то людьми… – Доктор и его помощник в нетерпении прошли в большую комнату.

Когда Светлана выбежала на улицу и никого поблизости не обнаружила, первым делом она решила, что Жигульский ошибся. Но пробежав два квартала и увидев долговязую и нескладную фигуру суперагента, закричала на всю Большую Черкизовскую:

– Ваня, Иван! Иван Григорьевич!!!

Через секунду из близрастущих кустов донесся важный, не терпящий возражений голос:

– Что ты орешь, дура? Заткнись.

– Кто дура? – не поняла Светлана.

– Да ты. Возвращайся туда, откуда пришла, выверни в подъезде все лампочки, сиди в нем и жди. Иван Григорьевич к тебе подойдет.

Светлана ошарашенно поинтересовалась:

– Так он что, не за мной приехал?

– Конечно нет.

– А я думала, это он меня здесь выслеживает.

– Идите, куда я вам сказал. Иван – здесь на работе.

Вдруг видневшийся вдалеке долговязый силуэт развернулся и направился в сторону девушки. С каждым пройденным шагом она узнавала его все больше и больше. Наконец суперагент подошел вплотную.

Иван Григорьевич был плохо одет, в нечищенных ботинках и в грязном помятом костюме, отчего чувствовал себя крайне смущенным, одновременно досадуя на себя же за это чувство. Повернув голову к кустам, откуда совсем недавно доносился чей-то голос, он сказал:

– Никифорович, брысь отсюда! А вы, Светлана, возвращайтесь в квартиру Жигульского и ничего не бойтесь.

– Почему я должна бояться?

– Потому что здесь готовилось преступление.

– И что?

– Мы смогли его предотвратить, – сказал Райлян, покраснел и внезапно почувствовал себя героем.

«Врет, – подумала Светлана, – а врет – значит любит».

Поскольку Ваня не нагнулся для прощального поцелуя, Светлане пришлось чмокнуть его в прыжке. После чего она сразу заторопилась, появившись через несколько мгновений в известной квартире в состоянии крайне приятного возбуждения.

– Ну что там, Светка? Ну как? – спросила подругу выбежавшая открывать ей дверь Лена и, увидев ее сияющие счастьем глаза, сама же и ответила: – Ничего не говори, вижу, что у тебя все в порядке. А у нас тут такое!..

– А чего внизу «Скорая» стоит?

– Бырдину плохо стало.

– Кошмар… А что говорят врачи?

– Они уже сами еле языком ворочают. Поди глянь.

Как известно в медицине, главным лекарством является сам врач, поэтому, сделав Бырдину укол но-шпы, оба доктора окончательно успокоились.

– В больницу его с таким диагнозом не возьмут, а других лекарств у нас все равно нет, – пояснил тот, кто поглавней, Николай Николаевич.

– Мы вам это говорим не в качестве оправдания, а для того, чтобы вы понимали условия, в которых нам приходится работать, – помощник Николая Николаевича – Степан – с удовольствием отхлебнул из бокала. – А покрепче у вас ничего не будет?

– К сожалению, мы не рассчитывали на подобную ситуацию. Но если надо организовать – подумаем.

– А чего думать? У нас вот есть закрытая поллитровая банка медицинского спирта. Но она не наша. Вот если бы вы у нас ее купили.

Савотин, моментально отреагировав, достал из внутреннего кармана пиджака портмоне, отсчитал несколько купюр, в результате чего тут же стал счастливым обладателем банки, содержащей целительную жидкость девяносто шести градусов; Степан передал ему ее и нервно спросил:

– А вы знаете, как спирт правильно разбавлять?

– Ну, так… В общих чертах…

Николай Николаевич засмеялся:

– Эх, молодость, молодость… С этим напитком надо вести себя крайне осторожно. Здесь ничего в общих чертах предпринимать нельзя.

Дмитрий Григорьевич внимательно посмотрел в глаза доктору:

– Простите, а сколько вам лет?

Николай Николаевич как-то немного съежился, но ответил вполне уверенно:

– Тридцать шесть.

Дмитрий улыбнулся:

– А мне – тридцать восемь.

Медика сбить с толка было крайне трудно:

– Вы забываете, коллега, у меня год идет даже не за два, а за два с половиной.

– Это на «Скорой-то помощи»?

Николай Николаевич профессионально потупил глаза и, покарябав заскорузлым ногтем поверхность стола, сказал:

– На ней я работаю всего лишь полгода. Я ведь не зря назвал вас коллегой – раньше я служил в двенадцатой лаборатории КГБ СССР на Краснобогатырской улице.

У Дмитрия Григорьевича защемило сердце: «Во попал…»

– Между прочим, до сих пор нахожусь в действующем резерве. – Николай Николаевич нервно закурил.

«Раз в действующем – может стукнуть руководству». – Сердце защемило еще больше.