Фьезоланские нимфы

А нимфа не бежала, а летела.
Высоко полы платья подняла,
Чтобы предаться бегу уж всецело,
Их зá пояс заткнула как могла, —
Так что сверх поножей открыто, смело
Вся стройная нога видна была
И, как освобождённые из плена,
Пленительные белые колена.

CX

С копьём в деснице вон она мелькнула,
Вдаль отбежать успев крутым путём,
И, обернувшись, гневная, взглянула,
В испуге вспыхнув пурпурным огнём —
И крепкою рукой в него метнула,
Чтоб насмерть Африко сразить копьём.
И уж сразила б, если б не случилось,
Что прежде в крепкий дуб оно вонзилось.

CXI

Копьё, взрезая воздух, засвистело —
Она, на миг отдавшись забытью,
В лицо его впилась: ведь он всецело,
Казалось, ощутил себя в раю, —
Ни удержать, ни скрыть уж не сумела
Раскаянье и жалость всю свою,
Кричит в безумье: «Берегись, несчастный!
От смерти как спасу тебя ужасной?»

CXII

В четырёхгранной этой стали сила
Такая напряжённая была,
Что мощный дуб насквозь она пронзила,
Как будто льдину слабую прожгла.
А толст был дуб: обхвата б не хватило
Мужского, чтоб сойтись вокруг ствола.
Расселся он; почти что погрузилось
В него всё древко — и остановилось.

CXIII

А Мензолу тут радость осияла,
Что невредим был юноша: связал
Уже Амур ей сердце, вынул жало
Жестокости и злую мысль изъял.
Хоть ждать его и миг не пожелала, —
О, ни за что! — Иль чтоб возможен стал
С ним разговор — о, нет! — Но просто рада:
Его сетей бояться уж не надо.

CXIV

И снова нимфа дальше побежала,
Что было сил: ведь он за ней спешил,
И всё она по-прежнему внимала,
Как следом он и плакал, и молил;
Пещер и скал немало миновала,
И позади уж он далёко был,
Когда она, взобравшись на вершину,
Не мнила, что спаслась и вполовину.

CXV

Но вниз она с стремительностью вящей
Спешит с горы по склону. Как стена
Стоял здесь лес, сплетён дремучей чащей
Непроницаемой. И не слышна,
Лесною вольной птицей настоящей,
Бесшумно затаилась тут она;
Маститый дуб шатром пышно-зелёным
Здесь нимфу осенил, над ней склонённым.

CXVI [24]

Поговорим об Африко. Мгновенье,
Как нимфа бросила в него копьё,
Смутился он. Но слышит в изумленье
Он крики: «Берегись!» — и вид её,
Весь — состраданье, и к нему движенье,
И пламень глаз явили ясно, чьё
Кто сердце вдруг сразил. И с новой силой,
И с новой жаждой он бежит за милой.

CXVII

Как головня погаснуть уж готова
И тлеет только искоркой одной,
Но вздоха ветра, мощно излитого,
Достаточно — и с силою иной,
Сильнейшей во сто крат[25], пылает снова, —
Так Африко, почуяв новый зной,
Лишь возглас жалостный над ним раздался,
Всё пламенней, всё жарче разгорался.

CXVIII