Фьезоланские нимфы

А тут же и Амурово шептанье:
«Что мне Диана? Не боюсь её.
Раз увенчать бы страстное желанье, —
Век было б сердце счастливо моё.
И кончится пускай существованье, —
Я бога восхвалю за бытиё.
Но за неё крушился б я душою:
Из-за меня ей смерть была бы злою».

CXXVIII

Одно другим сменяя рассужденья,
Здесь Африко немало пребывал,
Не в силах разрешить свои сомненья, —
Амур его, лелея, обольщал.
И наконец-то, ради сожаленья
К отцу, что крепко дома тосковал,
Идти домой решил он поневоле
И в путь пустился, полн великой боли.

CXXIX

Так возвращался Африко, тоскуя,
И, что ни шаг, оглядывался он,
Стоял и слушал, мысль одну милуя:
«Не Мензола ль? — вздыхая. — Истомлён,
Что за глупец, что за тоску несу я
Бессменную, всего теперь лишён!
Ты здесь осталась, Мензола», — взывая,
Метанья длил он без конца и края.

СХХХ

Но речь о том, как он один метался
При каждом лёгком шелесте листка
Взад и вперёд, и снова возвращался,
И снова шёл, была б не коротка.
Каким страданьем в сердце он терзался,
Поймёт ведь каждый, — какова тоска
Пути возвратного! Сказать короче,
Домой с тоски едва дошёл он к ночи.

CXXXI

Вот наконец в своей каморке малой,
Родителями не замечен, он
На узкую постель упал усталый
И чует — уж у сердца Купидон,
Стрелой его сразивший многожалой, —
И жадно жаждет он его полон,
В тоске простившись с радостью земною,
Вдруг сокрушить хоть смертною ценою.

CXXXII

И Африко, простёртый на постели,
Вздыхая тяжело, лежит ничком.
Уколы шпор любовных так горели,
И трижды он вскричал в жару таком:
«Увы! Увы!» — что вопли долетели
До слуха матери. Вскочив, бегом
Она наружу в садик устремилась,
Расслышала его и возвратилась.

CXXXIII

И сына милого воскликновенья
Узнавши, в комнатку к нему спешит;
Сама вся не своя от изумленья,
Вдруг видит — он, простёрт, ничком лежит.
И обняла, и шепчет утешенья,
А голос обрывается, дрожит:
«Скажи, сыночек, что тебе так больно?
Чем душенька твоя так недовольна?

CXXXIV

Скажи скорей, сыночек ты мой милый,
Где у тебя болит, любимый мой?
Дай полечу. Я рада всею силой
Тебе помочь. Ведь снимет как рукой.
Да повернись, мой голубь сизокрылый,
Мне молви хоть словечко, мой родной!
Своей я грудью ведь тебя вскормила,
Под сердцем девять месяцев носила».

CXXXV

Услышал Африко — к нему прокралась
Мать нежная — и рассердился он:
Как бы о чём она не догадалась!
Но он в любви лукавству научён, —
И отговорка в мыслях уж слагалась;
Подняв лицо, — заплакан, истомлён, —
Он молвил: «Матушка, я торопился
С утра домой, упал и весь разбился.

CXXXVI