Фьезоланские нимфы

Когда жена всё это рассказала,
Его схватила за сердце тоска.
Любовь отцовская не устояла,
Чтоб тотчас же не повидать сынка.
В каморку, где постель его стояла,
Невольно потянуло старика.
И видит — спит. Его он закрывает
И прочь оттуда тотчас поспешает.

CLV

И он сказал старушке: «Дорогая
Жена, сынок, сдаётся мне, уснул,
Лежит в постели, тихо отдыхая,
И разбудить его я не дерзнул:
Грешно, и шутка вышла бы плохая,
Когда б теперь я сон его спугнул».
«Конечно, — отвечала Алимена, —
И не тревожь: ведь сила сна бесценна».

CLVI

Когда уж долго юношу, лаская,
Опутывал сетями лёгкий сон,
И воля грудь наполнила былая,
Вздохнув глубоко, пробудился он,
А возле — никого. И, вновь вздыхая,
Своей печали прежней возвращён,
Он пред собою мыслью неостывшей
Всё видит нежный взгляд, его сразивший.

CLVII

Но чтоб себя не выдать вдруг позорно
И обмануть отцовское чутьё,
Вскочил и приоделся он проворно.
Скрыв муку страсти, одолел её.
Красивое, спокойное притворно,
Отёр он полотном лицо своё
И взор, ещё слезами орошённый, —
И вышел вон, хоть несколько смущённый.

CLVIII

И Джирафоне тотчас же встречает
И спрашивает сына своего,
Что было с ним и как он поживает.
И, всё ещё любуясь на него,
О том же Алимена вопрошает.
А он в ответ: «Да, право, ничего.
Я выспался — и не томит нимало,
Прошла вся боль, что так меня терзала».

CLIX

Но всё ж отец решил приготовленье
Горячей ванны для него, — и вот
Её берёт он только в уверенье,
Что боль иная сердце не гнетёт.
О Джирафоне, что твоё леченье!
Любовное страданье не пройдёт,
И разве тут твоя поможет ванна,
Когда глубоко в сердце скрыта рана!

CLX

Довольно же. И после омовенья
Изрядно грустно день проводит он.
Два, три, четыре дня — одни мученья.
Минутного он отдыха лишён,
Все позабыв былые упоенья,
В задумчивости мрачной погружён.
Но мысль о той его не покидает,
По ком и дни, и ночи он страдает.

CLXI

Отец, и мать, и все дела на свете,
Всё — всё равно, ничем не занят ум,
И мысли нет ни об одном предмете,
Вся жизнь кругом — какой-то праздный шум.
Но лишь одна бессменно на примете
У скованных, порабощённых дум,
В одну лишь верит, лишь одной боится, —
И ею создана его темница.

CLXII

Когда бы в страстном, пламенном горенье, —
Не зная где, — он мог её сыскать,
Весь исстрадавшись, принял он решенье
Того предела уж не покидать.
И лишь в одном он ведал утешенье, —
Чтоб без помехи плакать и вздыхать
И тихо вспоминать о том, что было,
Что с милою его соединило.

CLXIII