Фьезоланские нимфы

И, опираясь на руку щекою,
А на колено локоть положив,
Он говорил и слёзы лил рекою:
«О злая жизнь моя, пока я жив!
Так этою отягчена тоскою,
Пускай растает, словно снег в разлив.
А я, как хворост на огне, сгораю,
И нет спасенья мне, нет мукам — краю.

CLXXIII

Уйти от страсти к девушке жестокой,
Пленившей сердце мне, я не силён, —
Чтоб не желать её с тоской глубокой
Всего превыше. Вижу — заключён
В столь крепкие оковы, одинокий,
Что день и ночь пылать я обречён
В огне недвижно: выйти нет надежды,
Коль смерть не поспешит закрыть мне вежды».

CLXXIV

Потом, любуясь, он глядел на стадо:
Резвилися коровки и бычки,
Он видел — целовались; всем отрада
Была в любви, не ведавшей тоски.
Он слушал птиц; полны живого склада,
Звучали их любовные стишки,
И весело пичужка за пичужкой,
Влюблённые, порхали друг за дружкой.

CLXXV

Любуясь, Африко грустил без меры:
«Счастливые созданья, вы верней,
Вы более меня друзья Венеры,
И как вы радостней в любви своей,
В усладах тех, каким не знал я веры!
И как должны хвалить вы горячей
Амура за любовь, за упоенье,
Что вам дано сполна — и в разделенье!

CLXXVI

Вы стройно песни радости поёте,
Порхаете, беспечны и легки,
А плачу я, — в страданьях и заботе
И день, и ночь, изнывший от тоски,
Исход я вижу в смертной лишь дремоте,
Свободы жду от гробовой доски,
Отрады, хоть малейшей, ждать не смею
От завладевшей волею моею».

CLXXVII

И тут вздохнув глубоко и умильно,
Расплакался так горько мальчик мой
И слёзы полились так изобильно,
Что щёки, грудь — казалися рекой,
Струями слёз омоченные сильно, —
Так злостной был охвачен он тоской.
И к светлому склонившись отраженью,
Беседовал он с собственною тенью.

CLXXVIII

И с нею потуживши над собою,
Слезами переполнивши поток,
Сменяя долго мысль одну другою,
Он несколько сдержать рыданья мог
При мысли, поманившей дух к покою,
Открывшей в сердце тихий уголок,
Напомнившей о сладком упованье:
Венера ведь дала обетованье.

CLXXIX

Но видя — не приходит исполненье,
А между тем он до того дошёл,
Что чувствует уж смерти приближенье, —
Сказал: «Венера бед моих и зол
Ведь и не помнит; зреть ли ей томленье,
Которым смертный рок меня борол?»
Почтить богиню жертвоприношеньем
Решает он — как напоминовеньем.

CLXXX

Он на ноги встаёт, идёт он живо
Туда, где неба не закрыт простор,
Умелою рукою взял огниво,
Разводит видный, блещущий костёр.
И целую поленницу, красиво
Срубив её, над пламенем простёр.
Потом овечку, что глазам отрада —
Тучна была, — он быстро взял из стада.

CLXXXI