Фиалок в Ницце больше нет

– Давно к тебе присматривался…

– Надеюсь, не с гнусными намерениями? – спросил тот, и Илья вздохнул:

– Это как посмотреть. Ты прирожденный администратор и ресторатор. И не отнекивайся!

Бармен пожал плечами.

– Вроде и не пытаюсь…

– Лучше человека, чем ты, и не найти! Вот, получай! – Илья вручил ему ключи от «Вани Гога». – Но чтобы ты не зазнавался, мы поступим так: вы все станете членами ЗАО «Ваня Гог». Бумаги готовы, надо только подписать. Он будет главный, но если не понравится, возьмете себе другого.

– Прямо кухонная демократия! – возликовал кто-то.

– Теперь и управлять, и заправлять всем будете именно вы. А мы с Сашкой, когда вернемся, с удовольствием к вам зайдем в гости.

Это Саша предложила поделить ответственность на всех, а не выбирать преемника и кронпринца, который мог оказаться последней сволочью.

Как Федя, ее Федя – нет, к счастью, давно уже не ее.

– Ну что, кто-то против?

Таковых среди притихшего и явно проникшегося уважением к словам уходящего шефа не нашлось.

– А если все «за», то уладим бумажные формальности. Но сначала… сначала мы отпразднуем нашу свадебку! На французский манер, раз мы в Ниццу едем, а-ля фуршет. Итак, шампанское для всех за счет заведения!

В последнюю ночь перед вылетом в Париж (откуда шла пересадка на Ниццу) Саша спала плохо. Нет, она ничего не боялась и знала, что поступает верно.

Единственно верно.

Причем не ради себя, а ради Илюши – ее Илюши, который в кои-то веки спал без кошмаров и холодного пота.

Нет, как же она его все-таки любила!

А двух других?

О первом и воспоминать без слез не хотелось, а о втором хотелось, но отчего-то накатывали слезы.

И почему так вышло? Она понятия не имела. Кто-то вышел, кто-то вошел. Ванечку она любила, несмотря ни на что, однако быть с ним вместе, даже если бы он тогда не умер, ни за что бы не смогла.

А что касается Федора… Ну да, его она тоже любила, первого мужчину в своей жизни, лишившего ее девственности.

А также двух квартир и двух картин. Не считая двух или трех сотен из дедушкиной коллекции.

Ненавидела ли она его? Нет. Но любила ли все еще? Тоже нет.

И пусть первый жив, а второй умер (хотя, если честно, должно было быть ровно наоборот), третий, сделавший ей в третий раз предложение, которое она приняла, и стал главным мужчиной ее жизни.

Вот только что ждало их в Ницце?

В Ницце их, несмотря на середину января, встречали яркое солнце, вечнозеленые кипарисы, затейливой формы средиземноморские сосны и пинии, распускающаяся верба и мимоза, непривычные запахи и семнадцать градусов тепла: даже по меркам Лазурного Берега для этого времени города многовато.

А помимо этого, сверкающее Средиземное море, горы, покрытые зеленью, среди которой вился серпантин, обжигающий терпкий кофе в уличных кафе под шуршащими тентами и вилла Арсон на холме Сен-Бартелеми, похожая на сказочное королевство, ворота в которое вдруг распахнулись перед ними.

Вернее, перед Ильей, конечно: она была сбоку припека: в медицинских целях, как гласила запись на пунктирах официального формуляра.

Вилла, принадлежавшая когда-то одноименной семье и сохранившая это название, когда перешла в собственность Французской Республики, была задумана как центр современного искусства для молодых и малоизвестных деятелей культуры.

Не только французских, но со всего света, в том числе и по особым грантам поддержки дарований, по которому в Ниццу приехал и Илья.

Вместе с Сашей.

Отчего-то она представляла себе виллу именно как импозантное здание в стиле классицизма, быть может рококо или барокко, эдакий небольшой (ну или большой, кто их там разберет) замок, наподобие тех, которые раскиданы по реке Луаре и привлекают своей помпезной архитектурой и уникальной обстановкой миллионы туристов.

Вилла Арсон, спрятавшаяся на холме на окраине Ниццы, была похожа на древнеримскую усадьбу – только завораживающего красно-бордового цвета. Хоть и выстроенная по старинным образцам, вилла была построена из бетона одним известным французским архитектором всего лишь двадцать лет назад.

К древнеримской бетонной вилле примыкал сад, полный кипарисов, средиземноморских кустарников и пальм, однако не выпестованный садовниками, строго за всем следящими и нещадно все подрезающими. Это был сад – произведение искусства, само себя генерирующее.

Занимающий почти двадцать гектаров, сад походил на лабиринт из причудливых растительных композиций, тропок, ведущих в никуда, и запрятанных в самых неожиданных местах произведений современного искусства. Внезапно взору открывался то гигантский синий куб, из одной стороны которого торчала розовая стрела, то группка шахматных фигур в виде людей, но без лиц, вместо которых виднелись внушавшие трепет черные и желтые точки, то просто копия Венеры Милосской, но выкрашенная в кричащие цвета и с руками, с наушниками на голове, с баночкой известного американского напитка и с пластиковой трубочкой, тянущейся к губам в карминной помаде.