– Что ты делаешь? – воскликнула она, бросаясь к мужу и стараясь удержать его руку с ножом.
– Уничтожаю мусор, – ответил тот и продолжил кромсать свои картины.
Саша оторопело произнесла, беспомощно наблюдая за тем, как он уничтожает то, над чем трудился несколько последних месяцев:
– Но это не мусор, это же гениально, я чувствую это!
Илья, хмыкнув, ответил:
– Я тоже чувствовал, но это самообман. Да, работы неплохие, но вся проблема в том, что они и
И он принялся за другую картину.
Оттащив полотно от мужа, который с зажатым в руке ножом, тяжело дыша, стоял напротив нее, Саша воскликнула:
– Ты пил? Скажи, ты пил?
Илья заявил:
– Ну, совсем немного! Но если думаешь, что я напился и стал кромсать свои же гениальные работы… Я напился и стал кромсать свои же
Пряча картину за спину, Саша сказала:
– Ван Гог, как ты прекрасно знаешь, при жизни продал одну-единственную картину. А если бы он, как ты, все уничтожил, то чем бы теперь человечество восхищалось?
– Ван Гог себе ухо отрезал, потому что был псих, но одновременно гений. А я даже если и отрежу что, то рисовать, как он, не смогу!
Илья поднес нож к уху, и Саша метнулась к мужу. Тот, вздохнув, бросил нож на пол:
– Я хоть и напился, но не до такой степени, чтобы ухо себе оттяпывать. Даже
Саша упорно заявила:
– Ну, не все же ван гоги! Если бы все рисовали как он, тогда бы все быстро вышло в тираж.
Илья горько произнес:
– А я вышел в тираж, даже
Топнув ногой, Саша заявила:
– Неправда! «Коней на водопое в желтом пруду» ты создал не просто как Петров-Водкин, а даже лучше его!
– Но
– А что копия и что оригинал? Вот ты же слышал эту байку на вилле, что даже «Мона Лиза» в Лувре – всего лишь копия, а оригинал невесть где и у кого. И ведь все равно ею восхищаются миллионы и миллиарды уже какой век подряд – ею, не исключено, копией, которая для всех единственно возможный оригинал!
Илья, все же изловчившись подойти сбоку, быстро поднял с пола нож и вонзил в картину, которую пыталась спасти от него Саша.
– Но это же, согласись, не «Мона Лиза»!
И, уничтожив все, что так бешено создавал, удовлетворенно заявил:
– Вот теперь можно начать.
– Что начать? – спросила встревоженно Саша: не хватало, чтобы депрессивное состояние к мужу вернулось и он снова впал в уныние. Но, судя по его сияющему виду, это было далеко не так.
– Разработку собственной концепции: не попытку копировать или комбинировать уже имеющееся, а способ создать свое собственное, уникальное и оригинальное!
Но с этим, как показало время, были проблемы: все, что Илья, резко снизивший темпы работы, переносил на холст или бумагу, было всего лишь очередной вариацией его предыдущих работ.
Но он не унывал, усилил и без того плотное общение с обитателями виллы Арсон и пытался нащупать свою стезю.
Саша же чувствовала: даже эта изнурительная и, кто знает, может, в итоге и бесплодная работа по поиску своего эксклюзивного пути в мире искусства ей недоступна, ведь у нее вообще не было никакого пути.
Но это, как ни странно, ее не угнетало и не печалило.
Тусуясь со всеми на вилле, она очень расширила свой кругозор, многое узнала, многое пересмотрела.
Пусть они творят, а она станет гениальным критиком: для этого тоже талант нужен!
В августе на вилле были каникулы, как и по всей Франции, и Саша и Илья на взятом напрокат автомобильчике с откидным верхом отправились в путешествие: особой цели не имелось, в их распоряжении были целых пять недель, и они хотели познакомиться с Францией поближе.
Увидели на своем пути они многое (порт Марселя, папский дворец в Авиньоне, акведук в Монпелье, Смерть с Косой на кладбище в Бордо, Музей изящных искусств в Нанте), но более всего поразил Сашу дикий пляж в Бретани, в окрестностях Лармор-Плаж, со стороны Бискайского залива. Погода в тот вечер была ветреная, пасмурная, хотя дождя и не было, в лицо били соленые брызги, вода, переваливаясь и шипя, походила на расплавленное темное стекло.