Фиалок в Ницце больше нет

– Ах да, я же совершенно пренебрегла хорошим тоном и забыла вам представиться. Мое девичье имя – Анна Ильинична Зябликова. Но хоть у меня фамилия русская и даже отчество имеется, я сама не русская.

– Разве нет?

– Нет, думаю, что нет. Потому что родилась я и выросла во Франции, куда мои родители бежали после революции. И хоть русский для меня – второй родной, я отнюдь не русская.

И с горечью подчеркнула:

– Отнюдь.

Домик оказался настоящим, затерянным в бретонской глуши шато: величественным, в стиле ампир, небольшим замком с чугунными воротами, украшенными золоченой герцогской короной над фамильным гербом.

Когда-то Саша по глупости именно так и представляла себе виллу Арсон, куда пригласили Илью. Та вилла оказалась совершенно иной, а вот это шато, в котором обитали герцогиня со своим герцогом, потомком наполеоновского маршала, было словно из ее тогдашних мечтаний.

Когда они подъехали к величественной лестнице, из шато вышел благопристойный, внушающий трепет человек.

Только это, как оказалось, был вовсе не муж мадам герцогини, а дворецкий.

– Месье опять забыл принять таблетки, – доложил он подобострастно, а мадам герцогиня, уже сама забирая у Саши Ивана Ильича, ответила:

– Жорж, у нас гости!

Саше не понравилось, что она просто так взяла и забрала у нее ребенка, но еще больше ей не нравилось, что Ивану Ильичу компания этой богатой старухи крайне нравилась.

Оказавшись в просторном холле, Саша словно попала в Эрмитаж или Лувр: позолота, мрамор, паркет, хрусталь, бархат.

И картины, картины, картины – они занимали все пространство стен, с пола до потолка.

Причем, как мельком оценила Саша, все это были известные мастера и подлинные шедевры.

– Жорж вас проводит в комнаты для гостей, хотя у нас тут никогда таковых не бывает. Чувствуйте себя как дома!

Вот уж как дома Саша себя здесь точно не чувствовала, но выбирать особо не приходилось.

Когда они оказались в гигантской спальне, посреди которой стояла древняя кровать с балдахином, Илья, сходив в ванную, произнес:

– Там ванна, похоже, из цельного куска черного гранита выдолблена и на позолоченных медвежьих лапах. Или, кто знает, золотых!

Рассматривая висящую на стене картину, Саша спросила:

– Вряд ли настоящие золотые выдержали бы, под тяжестью просели бы. А ведь это Робер Делоне?

Она имела в виду основоположника нового художественного стиля, так называемого орфизма: его манеру нельзя было спутать ни с какой другой.

Илья кивнул:

– Да, я тоже обратил внимание. Думаешь, это подлинники?

Саша усмехнулась:

– А вот кто знает – не исключено, что в коллекции мадам герцогини есть несколько подделок!

В дверь постучали, и гостеприимная хозяйка, не ожидая их ответа, вошла и сказала:

– Как дела у Ивана Ильича? Может, послать за врачом? Он тут недалеко, в двух километрах живет…

Недалеко – у мадам герцогини были свои представления о расстояниях.

Анна Ильинична склонилась над лежащим на кровати и дрыгающим руками и ногами голым мальчиком, и тот, явно узнав ее, стал радостно пускать пузыри.

А потом все же исхитрился прямо с кровати обдать мадам герцогиню янтарной струей с головы до ног.

– Ах, ничего страшного! Какой милый малыш!

И заплакала.

Саша бросилась к Анне Ильиничне с чем-то в руке, вдруг поняв, что это подгузник сына – ну да, загубили костюмчик.

– Мне так жаль, мы все вам компенсируем, если надо, мы купим новый…

Мадам герцогиня сквозь слезы усмехнулась:

– Думаете, я по этой тряпке плачу? Нет, по своему младшему братику, Ивану Ильичу! Если бы не я, то он, кто знает, был бы еще жив.

А затем, снова превращаясь в светскую львицу, произнесла:

– А теперь разрешите представить вас моему супругу, герцогу…

Потомок наполеоновского маршала оказался дряхлым, прикованным к инвалидной коляске, но весьма импозантным стариком, который, как сразу уяснила Саша, во всем слушался своей жены.

– Второй жены, – уточнила мадам герцогиня. – Первая подарила ему детей, вторая, то есть я, семейное счастье. Ну или разбила фамильную идиллию, это уже от точки зрения зависит.

Ужин прошел за гигантским, застеленным многометровой накрахмаленной скатертью столом, причем ели они с массивного серебра с фамильными гербами.

От этого Саше стало еще больше не по себе, как и от вышколенного дворецкого, который, беззвучно подавая блюда, скользил от гостей к хозяевам и наоборот.

Оказалось, что герцог де Вальми глух, но при этом не желает пользоваться слуховым аппаратом. Поэтому жене приходилось разговаривать с ним криком.

– Франсуа, какой у наших дорогих гостей чудный малыш!

– Дорогая, что ты говоришь? – переспрашивал супруг.

Анна Ильинична, улыбнувшись, сказала:

– Ах, вы думаете, что жизнь в глуши с инвалидом – сущая пытка? Но нет же, я так люблю своего Франсуа! Как жаль, что судьба не наградила нас таким малышом, как у вас…

Она так и прилипла к ребенку, а Саше подобная назойливость не нравилась. После ужина герцога в кресле укатили в его апартаменты, а Анна Ильинична, заметив, с какой жадностью Илья рассматривает картины, развешенные по стенам, произнесла: