Fidem

От второго выстрела он ушел чудом. Хотел сделать правый поворот, но в последний миг передумал – и сделал левый на три четверти. Это спасло ему жизнь, потому что снаряд, тяжело ухнувший на том месте, где он предполагал находиться, был не фугасным, а комбинированным бронебойным. Врезался в мостовую, пропахав в ней борозду в двадцать метров длиной.

Почему медлят мортиры приора? Почему…

Севший ему на хвост лазарит оступился, на миг потеряв скорость, но возобновить преследование не успел. Прямое попадание бетонобойного снаряда впечатало его в стену собора, заставив сталь и камень сплавиться друг с другом.

Может, у приора Герарда и сгнили веки, но глаза все еще были достаточно остры.

– Влево! – рявкнул радиоэфир голосом приора. – Не стой, как статуя!

И танец продолжился. Танец в обжигающей буре, лишенный и подобия грациозности, наполненный огнем и скрежетом стали. В какой-то момент Гримберт ощутил, что уже не отдает мысленных приказов «Судье», что тот двигается будто бы по собственной воле, искусно маневрируя между грохочущих огненных цветков. Время от времени он стрелял, но больше для того, чтобы привлечь внимание своих безумных противников, чем руководствуясь желанием причинить им серьезный ущерб. Мортиры приора Герарда, не идущие ни в какое сравнение с его трехдюймовками, и так учиняли в хаотических рыцарских порядках ужасную жатву, кромсая их, точно огромным плугом.

Маневрирование в подобной манере требовало сильного расточительства сил. Это походило на попытку фехтовать с дюжиной противников сразу. Можно удерживать внимание на одном источнике опасности или на двух. На пяти или шести, если с детства тренировать разум и обладать умением концентрации. Но дюжина?..

Слишком много факторов для анализа, слишком много вводных, слишком много источников угроз. «Золотой Тур» с легкостью взял бы на себя большую часть задач, включая алгоритмы движения и уклонения, но «Серый Судья» не был «Золотым Туром». Он требовал постоянного участия хозяина и неослабевающего контроля с его стороны.

В какой-то миг Гримберт утратил возможность постоянно держать концентрацию, и поле боя рассыпалось, подобно мозаике с церковного свода, на сотни и тысячи несвязанных друг с другом деталей.

Залитый кровью монах, ворча, грызет собственные пальцы, зажатый в остове доспеха.

Объятый пламенем рыцарь слепо бьется раз за разом в стену собора, механически, как заводная кукла.

Двое других сцепились в единое целое и, забывшись, лупят друг друга орудийными стволами, точно пьяные докеры, то ли израсходовав боекомплект, то ли потеряв даже те цепочки нейронов, которые отвечали за навыки стрельбы…

Но Гримберт знал, что долго эта страшная битва не продлится. Можно поддерживать предельную мысленную концентрацию какое-то время, не доверяя контроль автоматике, но каждая минута опустошает отнюдь не бездонный запас сил. От чудовищного напряжения голову ломило, будто в каждый висок вогнали по цельнокованому гвоздю, поле визора время от времени озарялось бесцветными тускло пульсирующими звездами.

Поворот, поворот, поворот…

В какой-то миг он ошибется. Незначительно, на один или два градуса. Но этого окажется достаточно, чтобы смять броню «Судьи», точно яичную скорлупу. Нельзя уповать на удачу вечно.

Чей-то выстрел ударил его в грудь, развернув на пол-оборота и едва не опрокинув. Повреждение внешних бронепластин, утечка масла, перебиты патрубки охлаждающей системы. Почти тотчас лязгающая очередь из автоматической пушки хлестнула по правому наплечнику.

Это не я совершил ошибку, подумал Гримберт. Просто нельзя испытывать удачу бесконечно. Он сам сунулся в этот безумный водоворот.

Еще одно прямое попадание сотрясло корпус «Серого Судьи», заставив Гримберта вскрикнуть. Следующее станет последним, хладнокровно подумал он. Возможно, я вовсе не успею его почувствовать, просто скользну в ледяную толщу воды, стирающей все мысли и чувства…

Его обступили со всех сторон. И хоть фигуры эти шатались, изрыгая огонь, он сразу понял, что отрезан. Неуклюжие и безумные, они все еще оставались убийцами, и он разъярил их достаточно для того, чтоб они забыли про все на свете.

Гримберт всадил снаряд в чью-то лобовую броню, рванул «Судью» в сторону, понимая, что это уже ничего не даст, жалея лишь о том, что не успел перед смертью увидеть гибель приора Герарда…

– В сторону, чтоб тебя!

Что-то огромное, неповоротливое и исторгающее из себя потоки раскаленного воздуха врезалось в лазаритов с тыла. Это было какое-то библейское чудовище, покрытое ржавчиной тысяч веков, но все еще живое – и оглушительно рычащее. Ослепительно полыхнувший в ночи луч лайтера полоснул по башне ближайшего к «Судье» лазарита, в стороны брызнули бледные капли расплавленного металла. Башня распалась на части, точно сырная голова, по которой хватили остро отточенным ножом, в ее глубине Гримберт успел заметить тело монаха, рассеченное на несколько частей, дергающееся в коконе амортизирующей сетки.

– Шлюхино отродье! На! Угостись за счет старого Томаша! Ату!