Fidem

Запоздалый рассвет, нехотя разгоравшийся на востоке, ничуть не улучшил облика Грауштейна. Лучи солнца, прорвавшиеся сквозь обложенный свинцовыми облаками небосвод, не могли согреть кусок серого камня, торчащий из воды столько веков. Лишь безжалостно высветили новые шрамы на его тысячелетней шкуре.

Здесь уже никогда не раздастся бой колоколов, подумал Гримберт, безучастно разглядывая замершие вокруг собора рыцарские остовы, некоторые из которых все еще исходили густым дымом. Мертвое воинство Христа, погубившее само себе в приступе безумия.

Святой престол будет прав, если не станет восстанавливать Грауштейн. Можно залатать стены, можно восстановить дома, можно устранить все повреждения, которые он получил, но добрую память так просто не восстановить. Вести о страшном чуде Грауштейна, вырвавшись на свободу, причинят братьям-лазаритам больше проблем, чем нашествие кельтов из-за моря. Для них самих, пожалуй, будет лучше обрушить чертов остров на дно Сарматского океана. Утопить его, разорвать в клочья, уничтожить, упокоить на дне.

Возможно, они так и сделают. Даже не дожидаясь, пока последние его обитатели покинут его. Предположим, небесный огонь – сущая выдумка, но в распоряжении ордена наверняка что-то сохранилось от старых добрых времен. Небольшая ядерная бомбардировка и…

Спеша убраться подальше от собора и четырех замерших вокруг него рыцарей, пристально глядящих ему в спину, Гримберт кружил по монастырю, не имея цели. Размеренные шаги «Судьи» когда-то помогали ему думать, задавали ритм, к которому он с течением времени привык, как к естественным звукам, порожденным его собственным организмом. Но сейчас от этого не было толку. Напротив, ему казалось, что каждый удар – это гвоздь, который вбивают в его доспех. Очередной гвоздь, которому не хватило какого-нибудь дюйма, чтобы достать до спрятанного внутри мяса. Пока не хватило…

Он впервые мог передвигаться по Грауштейну без опаски, не глядя под ноги и не боясь раздавить какого-нибудь суетливого обсерванта, спешащего перейти через дорогу. Прежде полный гомонящего люда, Грауштейн был непривычно спокоен и тих. Его гранитные постройки, не обрамленные пестрой толпой из паломников и проходимцев, выглядели сухими, скорбными. Точно ряды гранитных памятников, которые кто-то невесть по какой прихоти возвел здесь, в краю, где почти нет людей.

Грауштейн и верно безлюден, напомнил он себе. Все его жители и гости лежат растерзанными в соборе. И в этом, пожалуй, есть некоторая ирония. Они так отчаянно жаждали чуда, призывали его снизойти. Требовали себе кусочек чуда, как голодный требует кусок свежеиспеченного хлеба. Не задумываясь ни о том, что есть чудо само по себе, ни о том, как они будут распоряжаться своей частью.

Небеса явили им чудо. Мертвая пятка в стеклянном гробу оказала милость. Две тысячи душ, воющих от ужаса, покрытых коростой и грязью, единым махом вознеслись на небеса. Всего за одну ночь. Кто еще из чудодейственных мощей способен на такое?..

Берхард ждал его возле их дормитория, непринужденно устроившись прямо на голом камне с куском сушеного мяса в руке, от которого спокойно откусывал, методично работая челюстями. Появление не заставило его ни встрепенуться, ни спрятаться – уж он-то отлично знал поступь «Судьи» и безошибочно узнавал ее среди прочих.

– Присаживайся, – буркнул Берхард, взирая на «Судью» из-под ладони, рассветное солнце било ему в лицо. – Угощайся, чем бог послал. Я раздобыл немного мяса, хлеба и бочонок вина. Если ты, конечно, еще не забыл, каково есть твердую пищу.

Берхард. Воплощенное здравомыслие в обрамлении жесткого, иссеченного шрамами мяса. Такой не пустится в погоню за чудом, как он сам, безрассудно отправившись сюда, на север, тщетно терзая себя надеждой на то, что сможет раздобыть ключ от запертого шкафа приора Герарда, в котором тот хранит свои тайны. Такой не рефлексирует, не томится духом, не впадает в уныние. Истый раубриттер. Вот кому следовало быть хозяином «Серого Судьи».

– Раздобыл? – усмехнулся Гримберт. – Или попросту украл?

Берхард пожал плечами, не отрываясь от своего занятия.

– Не думаю, что монастырь Грауштейн выставит нам за это счет. А набить брюхо никогда не лишнее. Тем более что мы и сами в некотором роде в убытке. Наши мулы. Я заглянул на конюшню, когда стихла пальба. Паршивое зрелище.

– Что-то уцелело?

– Только лишь восемь подков. Шальной снаряд учинил там пожар. Плакали наши мулы, мессир, вместе со всем монастырским скотом. Если нам суждено покинуть чертов остров, мы будем еще беднее, чем когда заявились сюда.

– Не забудь про снаряды. Я расстрелял почти всю боеукладку. Одни только снаряды обойдутся нам в пять-шесть денье.

Берхард вздохнул, ковыряя пальцем в зубах.