Fidem

Гримберт не выстрелил.

– Я не лучший из раубриттеров, допускаю это. Мне никогда не занять почетного места в этой грязной своре из убийц и грабителей. Но кое на что я все-таки годен, а?

– Помнишь Браке? Маленький городок, стоящий на реке Везер? Мы проходили его в прошлом году.

Гримберт напряг память, похожую на засаленную тряпицу, которой протирают масло. Мысленная концентрация давалась все тяжелее, события даже недавних времен кружили в памяти, точно выскальзывающие из пальцев листья.

– Весьма смутно. Я…

– Тамошний барон нанял тебя за три денье, чтобы ты под покровом ночи проник на землю его соперника и хорошенько там потрудился. Расстрелял мельницу, вытоптал посевы, обрушил колодцы… Но ты был слишком тщеславен, чтобы запоминать ориентиры. Надеялся, что за тебя это сделает машина. Когда ты перебрался ночью через реку, то отклонился на три лиги к северу, но даже не заметил этого. Тебя занесло на земли тамошнего аббата, которые, на твою беду, отлично охранялись. На тебя набросилось сразу двое рыцарей. Они гнали тебя, точно бродячую собаку, до реки, в которой ты едва не утоп, и следующие три недели я обходил все кузницы в Браке, пытаясь собрать достаточно стали, чтобы залатать пробоины в твоей бронированной заднице.

– Я помню этот случай. Однако послушай сам…

– Хорнебург, семь месяцев назад. Ты попытался примкнуть к тамошнему магистрату, строившему заговор против действующего бургомистра. Но не рассчитал сил, кроме того, не внял голосу разума. Так привык интриговать, что не удержался, ощутив под ногами знакомую почву?

– Я не знал, что бургомистр имеет поддержку у торговой гильдии, – пробормотал Гримберт. – Как и того, что под кожей у него имплантирована броня.

– Заговор провалился, а мы остались живы только потому, что у бургомистра не оказалось под рукой достаточно улик – все заговорщики слишком быстро расстались с жизнью. Нас выгнали из Хорнебурга с позором и пообещали расплавить «Судью» с тобой внутри, если хоть раз увидят твой доспех с вершины башни.

– Я действовал поспешно, – вынужден был признать Гримберт. – На то были причины и…

– Два года назад. Ты вызвал на турнирный поединок машину, которая самое малое вдвое превосходила «Слугу» по огневой мощи.

– Это был просчитанный план. Рыцарь приходился сыном графу, я мог бы заработать на этом целый ливр, если бы…

– Если бы подкупленный тобой оруженосец не оказался бы честным малым и не сообщил, что ты подговаривал его сыпануть песку в маслопровод его хозяину. Насколько я помню, дело закончилось тем, что графские слуги привязали тебя к ноге «Серого Судьи» и вдоволь отходили хлыстами?

Гримберт ощутил дрожь пулеметов, сбивавшую прицел. Это была ярость его тела, передавшаяся «Судье».

– Заткнись! – рявкнул он.

Берхард лишь покачал головой:

– Ты занимаешься тем ремеслом, к которому не имеешь ни призвания, ни таланта, Паук. Из тебя получился скверный раубриттер, может, даже самый скверный из всех, что мне приходилось встречать. Ты увлеченно плетешь планы, совершенно не замечая того, что грубая реальность отказывается им следовать. Знаешь почему? В каждом противостоянии ты пытаешься увидеть поединок разумов, сложную многоконтурную схему. Тогда как жизнь устроена куда проще. Здесь побеждает не самый умный, а самый наглый, дерзкий и расчетливый. Грауштейн должен был сожрать тебя. Не стану скрывать, я ожидал этого.

Гримберт осклабился:

– Ты знал? Знал что-то с самого начала?

Берхард безучастно кивнул:

– Еще до того, как мы взошли на паром. Я не знал деталей, но сразу понял, что в Грауштейне затевается что-то скверное. И ты тоже непременно заметил бы, если бы дал себе труд принимать во внимание мелкие детали. Но ты, как обычно, увлекся постройкой несбыточных планов, не обращая внимания на грубую действительность. И вот расплата.

Гримберту пришлось приказать «Судье» автоматически вести цель – пулеметы так тряслись, что он мог бы промахнуться даже с дистанции в несколько метров, несмотря на то что Берхард стоял как вкопанный, не делая попытки отойти.

– Что ты заметил? Что? Говори, иначе, клянусь поганой пяткой, я…

– Я скажу, – Берхард коротко кивнул. – Но не потому, что боюсь твоих угроз. А потому, что ты отпустил меня. Быть может, впервые в своей паучьей жизни сделал поступок, который не диктовала тебе твоя дрянная паучья натура. Считай это моим прощальным подарком.

Гримберт приказал «Судье» поставить орудия на предохранитель, чтобы не искушать себя соблазном. Какая-нибудь безотчетная злая мысль, промелькнувшая между нейронами, могла бы вызвать огонь.

– Говори! – приказал он. – Мне плевать, что ты думаешь обо мне, но ты расскажешь все без утайки.

– Нижняя Саксония. Два года назад.

Гримберт попытался извлечь из своей памяти события, относящиеся к этому период, но вытащил лишь ворох разрозненных воспоминаний. Многим из них не хватало отчетливости, некоторые и вовсе казались бледными выгоревшими снимками, на которых почти не сохранилось лиц.

– Я… Я не помню.

– Это было неподалеку от Лангенхагена. Лиг около двадцати к востоку.