Fidem

– Я не… Черт, ты и сам знаешь, что моя память не в лучшей форме! Я почти неделю провел в доспехе, в режиме нейрокоммутации! Мой мозг давно испекся, словно картофелина! И я…

– На нас напала банда разбойников. Ты уложил их, но открылась течь в системе охлаждения. Проклятая мина. У них была мина, которая едва не отправила тебя к праотцам.

Гримберт ощутил сухость во рту. «Серый Слуга» мог напоить его из внутреннего резервуара с водой, но был бессилен смочить пересохшие губы. А его собственный язык вдруг сделался тяжелым, ватным, неподатливым.

– Я…

– Мы шли по лесу, и ты едва волочил ноги. А потом мы увидели костер. Ты помнишь этот костер, Паук?

Сухость. Гримберт прикусил язык, чтобы вызвать хоть немного слюны. Но ощутил лишь соленый привкус крови во рту. Зубы, лязгающие от напряжения, не контролировали своей силы.

Горящий в ночном лесу костер.

Он вспомнил этот лес – хлюпающую торфяную жижу под ногами, скребущие о брони колючие ветви, трухой лопающийся под ногами сухостой. Он вспомнил хромающую походку «Серого Слуги», который едва брел вперед, угрожающе заваливаясь на бок, с кряхтеньем снося тонкие деревца. Вспомнил себя – запертого в бронекапсуле, бредящего, бормочущего что-то себе под нос, едва не впадающего в беспамятство.

Костер в ночном лесу. И человек, стоящий возле него.

Его звали… Его звали…

– Хламидиоз святого Фомы, – пробормотал Гримберт. – Вот почему оно показалось мне знакомым! Он… Черт!

– Не думаю, что дело в нейрокоммутации, – спокойно заметил Берхард. – Думаю, дело в тебе самом. Память не любит хранить воспоминания, которые вредят разуму. Норовит засунуть их в темный дальний угол, обмотав каким-нибудь тряпьем. Ты забыл тот случай, не так ли? Забыл имя, которое произнес тот человек. Забыл его лицо. Забыл, чем это закончилось.

Гримберт ощутил, как что-то копошится внутри, в его ссохшихся внутренностях, укрытых плотной решеткой из ребер. Точно потревоженный паразит или – он ощутил как оскал превращается в горькую усмешку – крошечный человечек, надеющийся спрятаться в его нутре, как он сам прячется в стальной громаде «Судьи».

– Я и в самом деле как будто позабыл о том случае.

Берхард спокойно собрал остатки провизии в свой небольшой мешок, к прочему скарбу.

– Это кое-что меняет в привычной тебе картине, верно?

– Да, в самом деле меняет, – пробормотал Гримберт. – Это меняет все. Теперь я знаю, кто владелец «Керржеса».

– Хорошо, – Берхард кивнул. – В таком случае будем считать, что мы квиты, Паук. И… Знаешь что? Я почти уверен, что ты умрешь здесь, в Грауштейне. Судьба не может бесконечно сносить твои ошибки. Рано или поздно она выставит счет. Но если вдруг ты все-таки выберешься отсюда живым… Помолись всему святому, во что ты еще веришь, чтоб мы с тобой больше никогда не встретились.

Не ожидая ответа, Берхард легко закинул мешок на плечо и двинулся прочь.

* * *

На последних ступенях Южной башни он немного замешкался. Не потому, что вестибулярный аппарат «Серого Судьи» вдруг забарахлил или сил в стальном теле не осталось на очередной шаг. «Судья» много раз поднимался этим путем и знал его досконально, так, что мог бы двигаться в автоматическом режиме без участия Гримберта.

Причина замешательства была в другом.

Он привык бывать здесь, на вершине крепостной башни, в одиночестве. Теперь же ощущал себя непривычно и неловко – слишком много сокрытых броней глаз молча наблюдали за тем, как он поднимается на площадку.

Недоброе, напряженное молчание. Каждый раз, когда Гримберт опускал тяжелую ногу на ступень, он слышал не только удар стали о гранит, но и негромкое жужжание – это сервоприводы стоящих на вершине рыцарей меняли корректировку, вводя дополнительные поправки по мере его подъема. Ведут на прицеле, понял он. Чужие баллистические вычислители давно рассчитали его курс и упреждение, чужие патронники заряжены, чужие глаза наблюдают за его приближением.

Если «Слуга» вдруг пошатнется, на миг потеряв равновесие, если совершит какое-то резкое движение или направит в их сторону орудия…

Спокойно, Паук, – одернул он себя, заставляя «Судью» подниматься в неспешном и монотонном темпе. Они все напряжены до предела, но никто из них не выстрелит. По крайней мере не сейчас. Сперва они кое-что спросят у тебя, а уж потом…

Они стояли не в сомкнутом порядке, как обычно строятся рыцари, выполняя общую тактическую задачу, напротив, растянулись настолько, насколько позволяла им нависающая над морем крепостная площадка. Каждый из четверых казался вершиной четырехугольника, равноудаленной от прочих. Свободного места оказалась не так уж много – площадка, на которой без труда могло бы уместиться полторы сотни пехотинцев, не была рассчитана под пятерых рыцарей и оставляла лишь небольшое пространство для маневрирования.

«Вопящий Ангел», «Беспечный Бес», «Ржавый Жнец», «Варахиил».