Fidem

Приор Герард выявил все-таки еретика-убийцу и обрушил на него свой гнев? Или кто-то из раубриттеров попытался сыграть на опережение? Гримберт не мог этого определить, как не мог определить общую тактическую диспозицию. Мир вокруг грохотал беспорядочной канонадой, будто пытаясь уничтожить сам себя, как жертвы «Керржеса».

Самый скверный бой – бой в неизвестности. Но единственный способ превратить эту неизвестность в совокупность величин и факторов – стать ее частью. Именно это Гримберт и намеревался сделать.

Он почти успел обогнуть небольшую старую часовню, примостившуюся на отшибе монастырского подворья, когда навстречу ему прямо сквозь забор вывалилась в облаке каменной пыли огромная скрежещущая металлом фигура. Доспех тяжелого класса, два торчащих под нелепыми углами пятидюймовых орудия, мальтийский крест с острыми хвостами на броневой пластине – все это Гримберт успел заметить до того, как бортовая аппаратура отобразила его идентификационный сигнум.

«Китион». Знакомое название. Возможно, он, как и «Вифаниец», был среди свиты Герарда. Гримберт не помнил этого наверняка – события двухдневной давности уже казались серыми, слежавшимися, сплющенными, точно воспоминания столетней давности.

– Во имя Господа и Святой Церкви! – хрипло выкрикнул он в микрофон. – Я друг Грауштейна!

Рыцарь-лазарит внезапно замер, будто только сейчас заметил «Судью». Он двигался порывисто и резко, словно уже побывал в серьезном бою и получил значительные повреждения, сказавшиеся на его ходовой части. Но на его бронепластинах Гримберт не заметил пробоин, те были покрыты лишь легкой пороховой копотью да притрушены бесцветной пылью.

Возможно, перебои с силовой передачей или…

«Китион» засмеялся.

Это было настолько жутко и противоестественно, что Гримберт ощутил себя вмерзшим в холодную сталь ложемента. Рыцарь с зеленым крестом на броне смеялся, сотрясаясь, точно от многочисленных попаданий, и нелепо размахивая стволами орудий, будто пьяница, которому не терпится пуститься в пляс. Сорокапятитонная махина подрагивала, сочленения скрежетали, бронепластины гудели от передавшегося им напряжения корпуса. Этот смех транслировался динамиками, но казалось, что смеется вся многотонная боевая машина, смеется судорожно, исторгая из своих механических потрохов все живое, что прежде там было…

Дьявол. Гримберт ощутил, как сухо трепещет в грудной клетке сердце – его собственное, Гримберта Туринского, сердце. Он и забыл про него, про этот комок плоти, а он, оказывается, еще бьется, да так, что биение это ощущается каждой деталью двадцатитрехтонного рыцарского доспеха…

Ему не стоило окликать безумного рыцаря. Не стоило даже показываться на глаза. Надо было двигаться к собору узкими монастырскими улочками, пользуясь малыми габаритами и уповая на удачу. Когда бой ведут боевые машины уровня «Китиона», мелочовке вроде «Судьи» лучше не привлекать к себе внимания. Заниматься тем, чем обычно занимаются машины легкого класса в сражениях – отвлекающими фланговыми ударами, прикрытием пехоты, вспомогательными отсекающими атаками…

Орудийные стволы «Китиона», еще мгновение назад лихорадочно дрожавшие, точно руки у одержимого пляской святого Витта безумца, поползли вверх, навстречу «Серому Судье». И Гримберт слишком хорошо знал, что последует после этого.

Дьявол. Дьявол. Дьявол.

* * *

Он выстрелил не раздумывая. Должно быть, подсознание, сплавившись воедино с системой управления огнем, высекло ту искру, что воспламенила порох в снарядной гильзе. По крайней мере, Гримберт не помнил, чтоб отдавал приказ или снимал предохранители. Все вышло само собой, точно управление «Судьей» взял на себя какой-то мудрый древний инстинкт, стократ более древний, чем разум.

Сдвоенный выстрел трехдюймовых орудий «Судьи» ударил «Китиона» почти в упор. Левое было снаряжено шрапнельным снарядом, безвредно разорвавшимся на лобовой броне, расплескивая желтые искры. Никчемный удар, не оставивший ничего, кроме поцарапанной стали. Жалкий тычок. Но правое… Правое было заряжено бронебойным.

Берхард отчаянно бранился, покупая их. Каждый такой снаряд обходился им с Гримбертом по полновесному серебряному денье – безумное расточительство, по мнению старого оруженосца. Куда проще было загрузить боеукладку «Судьи» обычными шрапнельными и фугасными снарядами, тех за ту же монету можно было купить и дюжину…

Снаряды такого типа не предполагались для сражения с машинами вроде «Китиона», но при удачном стечении обстоятельств могли причинить им ощутимые повреждения, а может, и вывести из строя. Тяжелый катушкообразный подкалиберный снаряд, разогнанный пороховыми газами до скорости почти в шестьсот метров в секунду по имперской системе мер, – это уже не легкая пощечина, а уж если угодить в стыки броневых плит или под башню…