Фигуры света

Когда она возвращается, музейные чудеса все еще не идут у нее из головы – равно как твердость мускулистой руки Тома под ее затянутыми в перчатку пальцами. Том ей снился в темной круговерти снов, для которой у нее есть совершенно недвусмысленное определение. Веснушки на его запястьях, вероятно, разбегаются к плечам, к спине, крепкие руки означают широкую грудь и твердый живот. Она видит, как эта грудь и эти плечи сливаются с ее грудью, ее плечами, и у нее перехватывает дыхание прямо в больничном коридоре. Можно подумать, что, зная человеческое тело так, как знает его она, зная каждый пласт кожи, жира, мышц, костей, все маршруты крови, слизи, мочи и фекалий, она будет меньше им очарована. Но, кажется, это совсем не так, и если учесть, сколько врачей женаты и, кстати, сколько сестер замужем, удивляться тут, в общем-то, и нечему. Столько на свете разных профессий, но уж эта-то, казалось, должна была стать ее броней. Не стала. Она качает головой: если бы от похоти можно было отмахнуться, как от мухи.

Палата смотрит окнами на восток, здесь быстро становится темно. Ламп еще не зажигали, и сумерки сглаживают линейность металлических коек и высоких стен. Ей впервые приходит в голову, что она целые дни проводит внутри геометрического пространства, ее образование заключено меж перпендикуляров. Снова вспоминается головокружительная перспектива Тома. Самой своей формой остров, должно быть, изменил то, как Мэй глядела на мир, самой отвесностью утесов, изгибами холмов. Там ведь, конечно же, есть холмы?

Пациентка, похоже, так и не двигалась. Ее первая кататония. Сначала она подходит к сестре: пациентка обмочила постель, но испражняться не испражнялась. На попытки с нею поговорить ни разу не откликнулась. Ничего не ела и не пила, даже когда сестра Селвин попробовала покормить ее с ложки. Доктор Страттон велела не зажимать ей при этом нос, к этому способу иногда прибегают, чтобы накормить детей или лежащих в бреду пациентов, – Алли, правда, так никогда не делала. Были покашливания, на которые пациентка не обратила никакого внимания. Сестра отворачивается, принимается зажигать лампы, Алли идет дальше. Земля вертится, зажигаются огни. Скоро все лягут спать.

Она снова пододвигает к койке стул, садится. Пациентку, разумеется, помыли, но ей все равно чудится какой-то речной запах, тени водорослей, бегущих по воде пузырьков. Покойной ночи, дорогие сударыни[37]. Пациентка дышит медленно, пульс сильный и ровный.

– Видите, я вернулась. Я пробуду в больнице до самого утра и попрошу сестер вызвать меня, если вам захочется что-то сказать, если вы начнете отзываться. Здесь вы в безопасности. Вы будете лежать в тепле и в чистоте, даже если не скажете нам ни слова.

Еще ей хочется сказать, что пациентка может оставаться здесь сколько пожелает и никто не станет ее ни к чему принуждать, но это неправда. Нельзя, чтобы пациентка уморила себя голодом. Больница – не психиатрическая лечебница: как только они справятся с физическими последствиями утопления, им придется поставить диагноз ее рассудку. Нет никаких сомнений в том, что она виновна в попытке самоубийства, – полицейский констебль был тому свидетелем, и от расплаты за это преступление ее никак нельзя уберечь, разве что полиция решит, что она несла куда-то еще эти камни и ровно в этот час и свалилась в канал. На худой конец, им придется навести о ней справки, чтобы дать о ней знать родным или выставить счет ее приходу за ее содержание в психиатрической лечебнице. Очень скоро от нее будут добиваться отклика принудительно, а то и силой.

Сегодня ночью потише. У пациентки с лихорадкой произошел кризис, Алли тут и делать нечего, сестры куда лучше со всем управятся, но она все равно стоит в изножье койки до тех пор, пока температура не спадает и женщина, перестав наконец бредить, не проваливается в глубокий сон. Хирургическая пациентка просыпается, всхлипывая от боли, – лауданум и те же самые слова утешения, что уже говорила ей сестра, только сказанные более внушительным тоном. Обратно в кровать, туда-сюда по коридорам, где еще годами будут заперты ее сны, через здание, которое будет дольше стоять в ее памяти, чем на земле. Теперь она зайдет к тонувшей девушке, думает Алли. То, чему не находится слов днем, бывает, можно сказать теперь, в ночной час, среди болезни, когда все кажется разом и реальнее и нереальнее обыденного мира.