Фигуры света

– Прости, Анни. Я не могу. Не могу праздновать. Ты лучше оставь меня. Иди, право же. Пей шампанское, танцуй и будь счастлива. И я тебя поздравляю.

Она вскидывает руки к плечам Анни, зная, что человек, привыкший к нежным объятьям, поднимет их совсем по-другому, промахивается губами мимо щеки Анни, касается ее лица и уходит, почти бегом, выстукивая каблуками по плиткам паническое стаккато.

Она приходит в себя уже в парке, волосы липнут к влажному лицу, голова зудит под шляпой. Рядом плещутся босоногие дети, девочки в заправленных в панталончики юбках. Можно расстегнуть ботинки, которые сдавливают ее ноги так, что швы на чулках впечатываются в пальцы ног, оставляют метины на ее разгоряченной коже, задрать юбки, отстегнуть пояс, скатать черные шерстяные чулки. Ей вспоминаются Мэй на реке с Обри и папа, пристроившийся с мольбертом под ивами, – картину купил какой-то железнодорожный магнат, теперь она где-то в закромах Боуден-Парк-холла. Знает ли магнат, что случилось с девочкой на картине? Хотя, разумеется, никаких девочек на картине нет, есть только столкновения света и линий, формы и цвета. Если она присядет здесь на скамейку, ее примут за проститутку. Поэтому она идет дальше, медленно, как подобает леди. Ноги болят. Хочется пить. Она прислоняется к парапету, нагревшаяся на солнце каменная плоть царапает ей локти. Доктор Моберли. Доктор Алетейя Моберли. Она справилась. И не станет она никому телеграфировать, не станет пить чье-то шампанское, она будет стоять здесь – возле воды, на солнце, потная, умирающая от жажды – и звать себя новым именем.

* * *

– Дорогая! Мы волновались! – Тетя Мэри в шуршании зимородкового шелка. – И, дорогая моя девочка, я тебя поздравляю. Какая победа! Джеймс говорит, об этом напишут во всех газетах! Какой замечательный итог всех твоих трудов. Мы так гордимся тобой, мы так за тебя рады!

Она позволяет тете Мэри себя расцеловать.

– Благодарю вас. И благодарю вас за помощь, тетя Мэри. Все было бы совсем по-другому, если бы мне пришлось жить в каком-нибудь пансионе и платить за стол и постель.

– Глупости, деточка, ты справилась бы с любыми трудностями. И нам с тобой так хорошо. Идем, мы тут устроили в твою честь маленький праздник. Не каждый день в этом доме творят историю!

Мы все творим историю, думает Алли, миг за мигом, с каждым оборотом планеты будущее становится настоящим – прошлым.

Здесь Том, он стоит вместе с Фредди у эркерного окна, держит тарелку с сэндвичем, и дядя Джордж пристроился, будто на насесте, возле запотевшего серебряного ведерка со льдом, которое обычно выносят только на званых ужинах, но теперь оно все покрыто мелкими капельками влаги… в половине-то пятого, и мальчики уже успели после школы умыться и причесаться.

– Ур-ра! – кричит Фредди. – Троекратное ура в честь кузины Аль! Гип-гип!

Мужчины кричат ура, глуповато, смущенно, словно поют ребенку песенку перед собравшимися взрослыми, а сияющая тетя Мэри не отрывает взгляда от Алли, и по щеке у нее ползет слеза. Дядя Джеймс протягивает Тому бутылку шампанского и подходит поцеловать Алли.

– Поздравляю, дорогая. Мы все очень тобой гордимся.

Алли сглатывает ком в горле, еле сдерживается, чтобы снова не сбежать.

– Спасибо, дядя Джеймс. Без вашего покровительства мне пришлось бы гораздо труднее.

Сражавшийся с бутылкой Том наконец одолевает шампанское. Оно стекает по его пальцам, по рыжеватым волоскам на тыльной стороне ладоней.

Он протягивает ей бокал:

– Шампанского, доктор Моберли?

* * *

– Я провожу вас, – говорит она.

Ей кажется, будто пузырьки шампанского летают и лопаются у нее в голове, и даже если все остальные переглядываются, ей наплевать.

В коридоре темно, и, потянувшись за его пальто, она задевает подставку для зонтов и едва не падает. Он подхватывает ее, удерживает под локоть.

– Осторожнее, мисс Моберли.

– Доктор Моберли, – говорит она. – Алли. Зовите меня Алли.

Он так и не отнял руки. Другой рукой он гладит ее по щеке.

– Алли. Послушайте, Алли, мне нужно будет поговорить с вами перед отъездом в Корнуолл.

Она поднимает голову. Правда? Прямо здесь и сейчас?

Он мотает головой:

– Не сейчас. Вы… тут нужно говорить на свежую голову. Все непросто.

Она цепляется за его руку.

– Я выпила шампанского. Это не в моих привычках.

– Знаю. Поэтому сейчас мы пожелаем друг другу доброй ночи, но позволите ли вы мне зайти к вам завтра утром?

Она трется щекой о его плечо.

– Конечно, приходите, мистер Кавендиш. Том. Когда угодно.

– Ждите меня в десять.

Она льнет к нему. Она может уснуть прямо здесь, прямо сейчас, в сумеречном коридоре, прижавшись щекой к его такому мягкому пиджаку. Надо только держаться на ногах.

– Алли? Мне пора. А вам, наверное, надо лечь спать.

– Мне и здесь хорошо.

– Вот и славно. – Он разъединяет их руки, помогает ей поднять голову. – Доброй ночи, Алли. Сладких снов.