Фигуры света

Папа целует Мэй в макушку, сует в камин бумажный жгут, зажигает от него лампы. Желтый свет расцветает на столе, разливается по бумагам, исписанным папиным красивым почерком, по разнообразным печатным шрифтам, которые он примерял к новым стихотворениям, по складкам кашемирового шарфа, лежащего, будто рельефная карта какой-нибудь горной гряды, на видавшей виды дубовой столешнице. Жар разгорается и возле занавесей с кувшинками, бледных лучистых звезд на затейливом пунцово-зеленом фоне, который, кажется, создан для света лампы. Алли поднимает наряд повыше, чтобы Мэй могла его разглядеть, – белая ситцевая сорочка с оборками у шеи и рукавами-крылышками, спадающая до бедер свободными широкими складками. Она похожа на самую обычную сорочку, которую надевают под корсет, только оборки у нее красные, а рукава и воротник покрыты яркими цветами – красными, розовыми, желтыми, синими, вышитыми толстой нитью.

– Сумеете сделать что-то похожее? – спрашивает папа. – Я могу отдать заказ на сторону, но они будут все упрощать, стараясь изобразить деревенский стиль, а фальшивок мне не нужно. Попробуете? Я нарисую узор на ткани и дам вам эскиз с цветами. Это для подушек, в белую комнату с эркерами. Для миссис Монтгомери. Она сама только что вернулась из поездки по Альпам. Может, ничего и не получится. Наши несчастные крестьяне так долго живут в городах, что подлинной рустикальной вышивки уже и не сыщешь.

Мэй наклоняет голову.

– Это значит «простонародный», – объясняет Алли. – Деревенский, не модный. Например, рустикальный интерьер.

Мэй проводит пальцем по вышивке, выворачивает сорочку наизнанку, чтобы посмотреть на стежки изнутри. Алли заглядывает ей через плечо. Папа прав, это и рукоделием не назовешь, никаких стебельчатых швов, защипов, узелков или ажурной вышивки, ничего такого, чему мисс Фрост учит девочек, чьи родители хотят, чтобы их дочери не сидели без дела, но и не научились бы при этом чему-нибудь стоящему. Они с Мэй уже ловко шьют простые вещи, детскую одежду и собственное нижнее белье, и это, после нескольких проб и ошибок, у них тоже получится. Мэй, которая вечно вызывается шить кукольные одежки и тряпичные мячики для детей в больнице, с восторгом за такое возьмется.

Мэй садится на корточки, протягивает руки к огню.

– Мы сумеем, папа, вот только когда. У нас уже есть школа, уроки и домашние обязанности. Остаются только субботние вечера, но я в это время обычно хожу в гости, а Алли ходит с мамой в приют или в больницу. И Алли учится даже по воскресеньям. Мне хочется попробовать, мне всегда хотелось научиться вышивать, но у меня на это уйдет много времени. Если это нужно сделать быстро, тогда тебе придется попросить маму, чтобы она освободила меня от работы по дому.

– Это я смогу уладить. Так, значит, тебе больше хочется научиться вышивать, да, Мэй-соловей? – Папа нежно дергает Алли за косу: – Принцесса Аль?

Она водит ногой по краешку лежащего подле камина коврика. Папа ведь знает, что такое работа. Он поймет.

– Если честно, папа, это Мэй любит шить. А у меня много работы в школе, а после школы – анатомия, и еще утренняя работа по дому.

Он убирает руку.

– Так ты не поможешь папе в его работе?

Она дотрагивается до его руки. Что-то из груди подкатывает у нее к самому горлу.

– Я помогла бы тебе, папа, правда, но у меня нет времени. Совсем. Я и так рано встаю. Я не сижу без дела. Я сказала бы, что помогу, только я не знаю, когда смогу выполнить это обещание. Это все равно как если бы я попросила тебя после работы рисовать мне схемы по анатомии.

Он убирает ее пальцы со своей руки.

– Это не одно и то же. Разумеется, у мамы есть определенные виды на твое будущее, но эти твои занятьица, Алли, не идут ни в какое сравнение с моей работой. У тебя нет времени мне помогать? Прийти мне на выручку? Ты меня разочаровала.

– Прости, папа.

Он отворачивается от нее, и тут что-то, подкатившее к ее горлу, карабкается дальше и не дает ей дышать. Она хватает ртом воздух, и из ее горла вырывается рев, и кувшинки, и кашемировый шарф вдруг дробятся на мелкие частицы и рассыпаются в воздухе, и этот калейдоскоп вертится все быстрее и быстрее, и она не может дышать, и сердце у нее вдруг окаменело и толкается в грудину, будто кто-то колотит в окно кулаком, и слышно, как кто-то бежит, и крики Мэй, и она утыкается лицом в колени, прячась от маминых пощечин. И мамин голос говорит, Альфред, она сошла с ума, мы ее потеряли. Моя дочь сошла с ума. Все, это безумие.

Папа относит Алли в кровать, в ее кровать в их с Мэй спальне, несмотря на то что теперь она снова может дышать, а значит, преспокойно могла бы дойти туда сама. Ее трясет, она вся в испарине и чувствует запах пота даже сквозь одежду. Приходит доктор Генри, но в изножье кровати стоит Дженни, а не мама. Он щупает пульс Алли, просит открыть рот.