Фигуры света

– Анни, у Молли еще предостаточно времени. Может быть, она захочет стать врачом, а может – учительницей, как кузина Лора. А скорее всего, она выйдет замуж. Знаешь, девушки все еще выходят замуж, даже в нынешнее просвещенное время.

Отсвет пламени играет на рыжеватых волосах Анни. Увидел бы ее папа, попросил бы ему позировать. Но она даже представить себе не может Анни у себя дома, Анни, беседующую с мамой. У Мэй были подруги, но домой она их никогда не приглашала.

– Доктор Гаррет Андерсон[33] – замужем, – говорит Анни. – Миссис Ли – замужем. Это директриса в школе у Молли, – прибавляет она.

– Знаю, знаю, дорогая. Со времен моей молодости мир очень переменился. Ну что, позвонить, чтобы несли чай?

Глава 8

«Взморье в Инверсее»

Альфред Моберли, 1879

Холст, масло, 95 × 56

Подписано, датировано ʼ78

Провенанс: семья Моберли, завещано галерее «Виктория» Алетейей Моберли Кавендиш в 1929 г.

Низко нависшее небо, две трети холста заняты тусклыми серыми облаками. Откуда-то из пустоты падает холодный свет, и темное, чугунное море лениво накатывает на каменистый берег. Из воды торчат валуны, которые не отбрасывают теней. Справа низкий мыс вклинивается между серым морем и серым небом, но не видно ни домов, ни людей, ни животных. Огромные плоские камни разбросаны по берегу, будто разбитые надгробия. Это единственный пейзаж Альфреда Моберли.

* * *

– Двенадцатая хочет поговорить с вами, мисс Моберли. Если у вас найдется пара минут. Она подумывает о том, чтобы специализироваться в хирургии, отчасти потому, что там реже отвлекают от работы. Всегда находите для пациента минутку, говорит им доктор Страттон, и вы очень скоро поймете, стоит ли тратить на него и вторую, но иногда Алли кажется, что часы в операционной предпочтительнее этих мгновений, когда ее просят излечить не болезнь, а страх. Мэй с этим бы лучше справилась. Она разворачивается, хотя весь день надеялась уйти вовремя, чтобы застать, наверное, последнее в этом году солнечное тепло. Впрочем, пациентка с двенадцатой койки солнца не увидит еще очень долго. Она полулежит, опершись на подушки, которые торчат по обе стороны ее головы, будто крылья. Постоянная боль в нижней части живота, периодические кровотечения, нервная слабость. Пальпируемый узел в левом яичнике.

– Миссис Хендерсон. Сестра сказала, вы желали со мной поговорить?

Миссис Хендерсон мнет в руке краешек простыни. Глядит не отрываясь в окно над изголовьем соседней кровати.

– Эта операция. Будут резать…

Алли прощается с мыслью о солнечном свете, пододвигает к койке стул – сестры не любят, когда кто-то, кроме них, на него садится, – и усаживается рядом с двенадцатой. Рядом с миссис Хендерсон.

– Вам страшно?

Миссис Хендерсон мельком взглядывает на нее и снова смотрит в окно.

– Бояться – совершенно нормально, миссис Хендерсон. Мне кажется, все пациенты так себя чувствуют перед операцией. Но мы очень надеемся, что после нее вы поправитесь. И сможете… сможете… – Чего же такого миссис Хендерсон не может делать из-за болезни? Она частная пациентка. – …Видеться с друзьями и играть с детьми. Заниматься домашним хозяйством, всюду ходить, совсем как раньше. И знаете, у нас теперь очень хороший наркоз. Вы как будто заснете, и все. И ничего не почувствуете.

Миссис Хендерсон еле заметно кивает. Все это она уже слышала. Она, скорее всего, боится не боли, – точнее, не боли она боится больше всего.

– Хотите, я попрошу сестру дать вам что-нибудь, чтобы ночью лучше спалось? Вам нужно хорошенько отдохнуть.

Она снова кивает, будто не осмеливаясь заговорить.

– Сейчас попрошу ее, миссис Хендерсон. А утром вернусь. Вы ведь знаете, я буду ассистировать доктору Страттон, так что я все время буду рядом. Завтра к вечеру все уже будет позади.

Миссис Хендерсон молчит. Алли кивает десятой и одиннадцатой, которых тоже накормили, велели набираться сил перед операцией – удаление груди, закрытие свища, – и идет к сестре, пусть даст миссис Хендерсон порошок. Другие пациентки, наверное, сумеют ей лучше помочь, ведь им всем предстоит пройти через одно и то же. Завтра у Алли первая овариотомия и всего лишь третья ее операция на брюшной полости, ей тоже нужно хорошенько отдохнуть. Она теперь плохо спит – с тех самых пор, как папа написал ей в январе то самое, единственное письмо.

Дорогая Алли, крепись, я так надеялся, что мне никогда не придется писать этого письма, а тебе – его читать.

* * *