Филфак

— О боже! — становится стыдно, что думала о всякой романтической чепухе и забыла, что Илья стал жертвой столкновения с кулаком Царёва. — У тебя, наверное, сотрясение.

— Не знаю, — безжизненным голосом произносит парень и, заторможено развернувшись, цепляется за меня, как утопающий за соломинку. — Мне так плохо, Ань. Наверно, нужно прилечь. Помоги до скамейки добраться.

— Конечно!

Помогаю Илье ухватиться за моё плечо. Сама обнимаю парня за рёбра. Чувствую, как он слабеет на глазах и в сердцах проклинаю Царёва. Едва удерживая на себе вес Соколова, маленькими шажочками возвращаюсь к подъезду. Уговариваю Илью немного потерпеть и не понимаю, почему отец продолжает стоять на месте, вместо того, чтобы прийти мне на выручку.

— Ты как? — запыхавшись, продолжаю тянуть непосильную ношу. Илья хоть и держится на своих двух, но так жадно цепляется за меня, что с трудом переставляю ноги.

— Плохо, Анют, — стонет парень и всё сильнее прислоняется своим разгорячённым телом к моему. — Сейчас упаду.

Гулко хватаю носом воздух и прикрываю глаза. Случайные касания пробуждают внизу моего живота томительное волнение. И вроде понимаю, что Илья не нарочно, а здесь и сейчас не место для подобных мыслей, но не могу отказать себе в удовольствии насладиться близостью Соколова. А ещё… ещё я впервые завидую… его Яне, которую Илья, уверена, ласкал по-настоящему, а не как меня… в беспамятстве.

Мы с трудом добираемся до подъезда. Подходим к лавке. Но стоит мне усадить на неё Илью, как от молчаливой спячки просыпается отец:

— Ань, ты в своём уме? — он разводит руками и, выудив из кармана связку ключей, суёт ту в мою ладонь. — Парню плохо, а ты его на лавку. Давай тащи Соколика к нам домой. Будем спасать несчастную птичку.

— Я? Папа, ты издеваешься? Я не подниму Илью на пятый.

— А что делать, дочка! — с наигранным сожалением, отец пожимает плечами. — В конце концов, это по твоей милости Илюха так страдает.

— Ладно! — спорить бессмысленно, да и отец прав: на улице не май месяц — можно к сотрясению и пневмонию прихватить.

— Пап, поможешь? Вдвоём быстрее получится.

— Э, нет! – отец суетливо оглядывается, а потом выдаёт: — Я до поликлиники прогуляюсь, врача пока вызову.

— Прямо так? В резиновых сланцах и майке? — недоумённо смотрю на родителя. Вроде врезал Царёв Соколову, а мозги отключились у старика.

— Да уж, — папа потирает нос, растерянно поглядывая на торчащие из шлёпок голые пальцы ног, но не сдается. — Так… это… пока переодеваюсь, все талончики разберут. Сама знаешь, какие к нашим врачам очереди. Клювом не щёлкай, как говорится!

— В четыре утра? — чувствую, как под боком хмыкает Соколов. Даже он в своём предобморочном состоянии находит смешным и нелепым поведение отца.

— Так! — грозит пальцем папа. — Не доросла ещё учить отца, как жить! Займись лучше своим…пострадавшим. Зелёнка в аптечке, в холодильнике — малиновое варенье, а я пошёл!

— Илюш, ну ты видел? — ворчу, обхватив парня руками. А получив свою дозу эндорфинов, поднимаю того со скамейки. Благо Соколов не сопротивляется и всячески пытается облегчить мою долю. Он даже по лестницам поднимается ни разу не пискнув. Если только на пролётах берёт паузу и, повиснув на мне, пытается отдышаться. И лишь перешагнув порог квартиры, обессиленно наваливается на стену, позабыв, правда, предварительно отпустить меня. Зажатая между горячим телом перед собой и цветочными обоями позади, боюсь пошевелиться.

— Тебе надо прилечь, — тихо, скорее для порядка шепчу Илье на ухо. Я эгоистка, но совершенно не хочу, чтобы он уходил.

Его голова покоится на моём плече. Наверно, кружится от подъёма на пятый. Но нагло пользуюсь моментом и пытаюсь надышаться мгновением. Кто его знает, когда между нами снова встанет Яна.

— Дай мне минуту, — просит Соколов, пуская по коже мурашки. Его тёплое дыхание касается чувствительных участков шеи, а непослушные волосы щекочут щеку.

— Ладно, — робко киваю и надеюсь, Илья не услышит, как колотится в моей груди сердце, с каждой новой секундой ускоряющее свой ритм.

Я не знаю, сколько мы так стоим: десять минут или час. Растворяюсь в своих ощущениях. Они настолько сильные, что в какой-то момент теряю над ними контроль. И пока Илья борется с головокружением, несмело провожу ладонью по его напряжённым рукам. Поднимаюсь чуть выше. Скольжу по его плечам, крепкой шее. А когда моих пальцев касаются упругие пряди немного жёстких волос, замираю.

Впрочем, не я одна. Илья тоже напрягается всем телом, а потом снова вспоминает о Яне. Наверно. А иначе как объяснить, что дёрнувшись, как от удара тока, он отходит от меня и странно так смотрит, будто я только что слопала его порцию десерта.

— Прости, я не хотела, — глупое оправдание срывается с губ, а щёки покрываются алым. Ненавижу врать! Но и признаться, что касаться Ильи хочу до дрожи в пальцах, не имею права.

— Твоя футболка, — Соколов словно не слышит моих слов. Он продолжает царапать взглядом, чуть дольше допустимого рассматривая мою грудь, обтянутую всё тем же пресловутым топом клубничного цвета. – Почему ты всё ещё в ней?