Филфак

Стиснув зубы, смотрю на очаровательного ангела в своей кровати. До чего же он милый. Трепетно-нежный. Трогательный в своём обмане. И в то же время такой чужой и далёкий, что перехватывает дыхание.

Илья тоже чувствует неладное. Его небесно-голубой взгляд наполняется тревогой. Маска блаженства испаряется с его лица, а сквозь растерянно-приоткрытые губы с шумом вылетает воздух. Илье невдомёк, что в него, такого взъерошенного, я ещё больше влюбляюсь с каждой секундой.

Всё происходит слишком быстро. Я не даю себе шансов одуматься. Да и какой смысл?! Мне всё равно будет больно, а так… так я хотя бы узнаю, насколько сладким бывает счастье на вкус.

Я целую Илью первой, резко припадая к его губам. Те немного обветренные, с металлическим привкусом, но до безумия мягкие и нежные. А ещё… а ещё они идеально по форме сочетаются с моими. И почему мы встретились с Ильёй так поздно?

В ушах шумит. Так сильно, что проори Соколов имя своей Яны, я не услышу.

Он моя потребность, моё прозрение, моя вредная привычка! Лихорадка, приносящее удовольствие. Наркотик, от которого впадаешь в зависимость, стоит раз попробовать. Я только сейчас, безудержно целуя его губы, начинаю понимать, что такое любовь! А ещё не могу сдержать слёз, поскольку Илья не отвечает на мой поцелуй.

Сгорая от стыда, закрываю руками лицо. Знаю наперёд, что услышу очередное "прости" или, того хуже, проклятое имя Яны. И пока Соколов собирается с мыслями, суетливо пытаюсь с него слезть, на ходу придумывая оправдание своему порыву.

— Кто же так делает искусственное дыхание, Анька? — помогает с последним Илья и будто специально сгибает свои ноги в коленях, чем прерывает мой торопливый побег и возвращает меня на исходную позицию.

— Прости, мало опыта, — поджимаю горящие огнём губы и стараюсь не смотреть на парня.

— Это поправимо, — самоуверенно усмехается тот и, не давая опомниться, хватает меня за предплечья, а потом лёгким движением переворачивает на лопатки, в одно мгновение поменявшись со мной местами.

— Давай, я научу тебя, — гипнотизирует взглядом, всё ниже и ниже опускаясь к моим губам.

Остатками разума понимаю, что должна отказать. Но когда сердце разодрано в клочья, не так страшно совершить очередную глупость. И я киваю.

Губы Ильи, как лекарство от всех невзгод, моментально возвращают меня к жизни. Они бережно согревают своим теплом, успокаивают разбушевавшееся сердце и напрочь лишают воли. Как бы ни уговаривала себя не поддаваться, уже через минуту сладкой пытки сдаюсь и сама тянусь за добавкой. Мы без остатка растворяемся в нежности неторопливого танца наших губ, который с каждым мгновением набирает обороты. Ещё секунду назад тот был похож на медленный вальс, а уже сейчас всё больше напоминает горячую самбу.

Впервые в жизни я теряю над собой контроль. Ни о чём не думаю. Ни о чём не сожалею. Я, как спичка, ярким пламенем пылаю в руках Соколова и не боюсь сгореть дотла. Да и какая разница, что будет потом, если в это мгновение я ем любовь столовыми ложками.

Переплетённые воедино языки и руки. Рваное дыхание. Нежные вздохи и безудержные стоны. Жадные до нежности и опьянённые страстью, мы перестаём замечать границы: я, не раздумывая, стягиваю с Ильи футболку, он в ответ бесцеремонно задирает мою. Кожа горит от несдержанных ласк и случайных касаний, но нам обоим мало. Быть может, там, за стенами моей скромной комнаты, нам и не суждено быть вместе, но здесь и сейчас в этом мире есть только мы.

А ещё продрогший отец… Папа нарочито долго шебаршит ключом в замочной скважине и громко кашляет, предупреждая о своём возвращении.

Хихикая, размыкаем горячие объятия и судорожно пытаемся привести себя в порядок: я одёргиваю топ,приглаживая волосы, а Илья мечется по комнате, но никак не может отыскать футболку.

— Эй, молодёжь, вы дома? — кричит с порога отец.

— Да, — спешу с ответом, но не узнаю свой голос. Чрезмерно возбуждённый и хриплый, он кого хочешь натолкнёт на непристойные мысли.

— Ладно. А я так и не дошёл до поликлиники. Мало того что замёрз, так ещё и Кирилла Михайловича встретил. Помнишь его, Ань?

— Знакомое имя. Это наш дворник? — выбегаю к отцу, оставив Соколова и дальше искать футболку. Я бы с радостью помогла ему с пропажей, но каждая минута промедления всё большим стыдом разливается по моим щекам.

— Если бы, — скинув в прихожей грязные сланцы, отец босыми ногами шлёпает на кухню. На полную включает воду и начинает намыливать руки. — Наш новый участковый. Дотошный такой и вредный. Я ему объясняю, мол, так и так, а он мне: пить надо меньше! Анют, ну ты-то знаешь, что я не пью совсем.

— Ага, — за тонкими пальчиками прячу зацелованные до боли губы и никак не могу сконцентрироваться на словах отца.

— А он, видите ли, не уверен. Поехали, говорит, в участок — разберёмся. Ну я и рванул домой.

— Вот и правильно! — не дожидаясь, когда отец обернётся, спешу к плите и ставлю чайник. — Вот какой леший тебя дёрнул бежать в поликлинику.

Впрочем, этот самый «леший» тут как тут потягиваясь заявляется на кухню и с улыбкой Чеширского Кота тянет:

— Доброе утро, дядь Ром! Как погуляли?