«Филологическая проза» Андрея Синявского

И примером снова служат хорошо знакомые исследователю-филологу творчество Маяковского и Горького:

«Работая,
мелочь соразмеряй
с великой
поставленной целью.
В. Маяковский
Только люди безжалостно прямые и твердые,
как мечи, – только они пробьют…

М. Горький»[102]

Правда, Синявскому не удается выдержать гротесковую тактику в продолжение всей статьи, в отдельных фрагментах он не удерживается от укоризны в адрес современной ему литературы, но в свете интертекстуальных связей будущих «Прогулок…» важна еще одна компонента, отмеченная и выделенная самим исследователем, – историческая: «После смерти Сталина мы вступили в полосу разрушений и переоценок»[103]. И если с хроникальных объективных позиций «переоценкой» можно было бы счесть ранние рассказы Синявского-Терца, то, с точки зрения самого писателя, действительно новым произведением у него стали «Прогулки с Пушкиным» – «…это, в общем, первая вещь»[104].

Действительно, «Прогулки с Пушкиным» (даже в большей мере, чем его ранние рассказы, написанные в стилистике «фантастического реализма») позволяют Синявскому преломить (в рамках его собственной профессиональной деятельности) те тенденции, которым он следовал в литературоведческой практике на материале советской литературы (Горький, Маяковский, Багрицкий и др.).

Интертекстуальные пласты «Прогулок с Пушкиным»

Как уже было сказано выше, объектом внимания Синявского в «Прогулках…» служат уже не Маяковский или Горький, не Багрицкий и поэзия 1920-х годов, но Пушкин, причем Пушкин «несоветский», не однопланово сглаженный, но объективно сложный, выдержанный Вересаевым в единстве и борьбе противоположностей черт его личности. Синявский ориентируется на Вересаева в разных аспектах: как в восприятии личности Пушкина, поэта и человека, его неоднозначности и разноречивости, так и в плане стилевого оформления наррации, живой и субъективной. Нельзя отрицать влияния на характер избранной Синявским формы повествовательных стратегий (и) творчества Розанова, Цветаевой, Пастернака или Маяковского (о чем шла речь выше), однако на данном этапе важно акцентировать ориентацию Синявского именно на Вересаева, на его «Пушкина в жизни». Причем даже то «родственное» обстоятельство, что Вересаев был писателем и исследователем, кажется, тоже оказало некое опосредованное влияние на выбор исходного претекста – вслед за Вересаевым Синявский актуализирует стратегию исследовательского подхода к осмыслению явления «Пушкин».

Как Вересаев структурирует свой текст в хронологической последовательности, располагая собранные цитаты и свидетельства современников в согласии с субъективно-объективным временем жизни Пушкина, так и Синявский погружает свои размышления о Пушкине в границы хронотопических координат его жизни, правда (с учетом критики, адресованной Вересаеву), жизни не только личной, но и творческой. То есть даже выбор «точки отсчета» у Синявского в известной мере связан с вересаевским претекстом: если Вересаева неистовые ревнители образа Поэта упрекали в том, что тот намеренно отказался от цитирования художественных произведений Пушкина, то Синявский-Терц словно бы отвечает вересаевским оппонентам собственным – «третьим» – томом и начинает разговор о Пушкине именно с поры становления поэта, с того момента, когда юный лицеист входил в русскую литературу, Поэзию.

Обращает на себя внимание, что размышления Синявского-Терца о Пушкине обретают некое «странное» жанровое оформление, которое в критике не подлежит квалификации. Кто-то называет повествование Терца романом (М. Розанова, С. Куняев и др.), кто-то повестью (А. Генис, Ю. Орлицкий и др.), кто-то эссе (А. Солженицын, И. Волгин и др.), чаще всего исследователи прибегают к нейтральной дефиниции повествования Терца – просто книга. Специалистам очевидно, что признаков романной или повестийной наррации в тексте Синявского нет, подобные определения носят скорее практический («эксплуатационный») характер. Номинация «Прогулок…» как эссе имеет больше мотивационных признаков, но и они не абсолютны. Дефиниция «книга», как понятно, и вовсе обходит жанровые константы и принимает уступительно обобщающий абрис.