«Филологическая проза» Андрея Синявского

В 1970-х – 1980-х годах книга «В тени Гоголя» получила освещение только в зарубежной критике: в СССР имя Абрама Терца еще продолжало оставаться под запретом[146]. При этом именно в критике русской эмиграции книга «В тени Гоголя» удостоилась самого резкого неприятия – в статьях Р. Плетнева «О злом суемудрии Абрама Терца» (Новый журнал. Нью-Йорк, 1975. № 121) и П. Файнштейна «Прогулки с Пушкиным в тени Гоголя: краткие заметки о прозе А. Синявского» (Берлин, 1987). Р. Плетнев не принял новую книгу Терца, поскольку полагал, что Синявский «жестко и грубо» исказил смысл сочинений Гоголя, «пошлыми» и «грубыми выпадами» оскорбил память русского классика, высказал так «много благоглупостей», исполненных «с чужого голоса» и пронизанных «советским душком», что терцевские писания достойны единственного определения – «суемудрие»[147]. П. Файнштейн обвинял Синявского-Терца в демонстрации симулятивных «философских размышлений», в создании «псевдолитературоведческого исследования», пронизанного «полной чушью» и написанного «исковерка<нным> русским языком»[148].

Однако наряду с остро критическими суждениями на Западе утвердилась и другая точка зрения: среди рецензентов настойчиво звучали суждения о том, что с текстом Синявского-Терца «придется считаться всей регулярной армии историков русской литературы»[149] (В. Вейдле), что это «фундаментальный труд»[150] (К. Теймер-Непомнящи), что это «серьезный труд» (К. Померанцев)[151].

В России отклики на книгу Синявского-Терца стали появляться только в начале 1990-х. Возможность относительно свободно обсуждать произведение и опыт приятия/неприятия «Прогулок с Пушкиным» приводили к тому, что в критике стали звучать суждения о большей основательности текста, о его аналитичности, даже о литературоведческой (научной) составляющей. Так, Ю. Манн, который и во время «круглого стола» в «Вопросах литературы» отмечал исследовательские векторы мысли Синявского-Терца в «Прогулках с Пушкиным», теперь в связи с работой «В тени Гоголя» подготовил специальную статью – «Над бездной Гоголя»[152], с размышлениями над новым (для отечественного литературоведения) текстом. Следуя логике Синявского-Терца, исследователь осмысляет «бездны» личности и творчества Гоголя, представленные современным автором, обращает внимание на «диалектическую тонкость» «гоголевской логики», уловленной Синявским, на «единение мистики и реальности», интерпретированных писателем, на «учительный пафос» художественного мироощущения, отрефлексированного Терцем[153]. Известный специалист по Гоголю вполне серьезно и взвешенно – «непредвзято»[154] – принимает наблюдения Синявского и сближается с ним в истолковании гоголевского «Ревизора», пьесы, по его словам, не только сатирической, но и философской. Манн фактически «вводит в научный оборот» гоголеведения филологические наблюдения Синявского-Терца и принимает его «нестрогую» аналитику.

Сходную открытость к научности суждений и наблюдений Синявского-Терца продемонстрировал и А. Жолковский в статье «Перечитывая избранные описки Гоголя»[155], когда в ходе анализа поздних произведений русского классика исследователь апеллирует к Синявскому и его книге «В тени Гоголя» без каких-либо оговорок или скидок и ставит наблюдения Терца в ряд с положениями известных гоголеведов С. Бочарова, Ю. Лотмана, Ю. Манна и др.

В девяностых десятки авторитетных ученых обращались к книге Синявского «В тени Гоголя». Исследователи находили «ряд внешних признаков серьезного <…> литературоведческого исследования», в частности «большой объем, обилие цитат, деление произведения на главы и даже приметы научного стиля речи»[156] и уверенно предрекали, что «дальнейшая судьба произведения Абрама Терца о Гоголе будет напоминать судьбу научной монографии»[157].